– Опустите головы. Это французская армия. Будем стрелять при малейшем признаке 
неповиновения. Сохраняйте спокойствие и подчиняйтесь приказам.

Всеобщее замешательство. Я понял теперь, что свобода была всего лишь иллюзией, 
а в действительности нас ожидает плен за колючей проволокой. Мы ругались и 
жаловались, что передача нас французам была незаконной. Однако никто и не 
собирался выслушивать наши жалобы и обиды. В эту ночь никто не спал. Мы сидели 
в товарных вагонах под светом автомобильных фар и грозными дулами ружей. Волков 
отдали на попечение стада.

29 июля в 05.00 нас разбудили звуки «Марсельезы», за которым последовал приказ, 
произнесённый звонким эльзасским голосом:

– Немедленно освободить вагоны. Построиться на берегу реки. Не пытайтесь 
убежать – это будет ваша роковая ошибка.

Около трёх тысяч немцев спешились и выстроились согласно приказу. Нас повели по 
раскачивавшемуся понтонному мосту через Рейн во французскую зону оккупации. 
Вскоре мы удостоились увидеть трагикомическое зрелище. Когда взошло солнце, его 
лучи отражались бликами на величественном памятнике победы, установленном на 
вершине горы Нидервальд. В то же время Рейн отрезал нам путь назад в 
относительно безопасную британскую зону оккупации, сотни из нас туда никогда не 
вернутся.

Мы продолжали свой марш по утренней жаре, подгоняемые криками и жестикуляцией 
французских солдат. Когда пленные притащились к лагерю строгого режима 
Дитершайм, то все были обессилены. Под аркой, украшенной орнаментом, мимо нас 
прогромыхал фургон с раздетыми истощёнными трупами, который тащила упряжка 
лошадей. Солдаты со сверкающими на солнце штыками, примкнутыми к ружьям, 
отделили офицеров от рядовых и впихнули нас в огромную клетку, уже заполненную 
немецкими военнопленными. Наши соотечественники, полураздетые и грязные, 
выглядели ходячими скелетами. Они обросли длинными, спутавшимися волосами и 
бородами. Их задубевшая коричневая кожа потрескалась от недоедания. Месяцами 
они жили под открытым небом и спали в земляных норах, подверженные воздействию 
всех стихий. Любой дождь превращал эту голую землю в море грязи и хоронил людей 
в могилах, которые они вырыли своими руками.

Мы с Фредом выбрали свободную нору и зарыли в пыль свои немногие пожитки. 
Игривые марокканские солдаты беспрерывно швыряли ручные гранаты и стреляли из 
ружей в своё удовольствие. Вскоре после полудня на телеге привезли жестяные 
банки с едой. Формально это была первая кормёжка после того, как мы отведали в 
Норвегии тушёную баранину с луком и картошкой. Предполагалось, что в банках был 
суп, но выглядел'он как помои от мытья посуды. Я сказал Фреду, что не собираюсь 
превращаться здесь в очередной скелет и попытаюсь бежать отсюда этой же ночью.

Когда над лагерем опустилась ночь, я начал опасную разведку с целью выбраться 
на волю. Осторожно прокрался в проход между клетками и пополз в пыли к 
ограждению лагеря между двумя сторожевыми башнями. Приходилось двигаться через 
освещённое прожекторами пространство на виду у сидевших в башнях пулемётчиков. 
Потом – внутреннее ограждение забора и слабо освещённый участок. Теперь между 
мной и свободой находились только два ограждения из колючей проволоки. За 
внешним – густые заросли папортника. Они могли бы защитить меня, если бы я 
только добрался до этого места. Решив, что в следующую ночь я выберусь этим 
маршрутом на свободу, я медленно проделал обратный путь в нору. Когда вернулся, 
большая часть ночи уже прошла.

Трубные напевы «Марсельезы» стряхнули с меня сон. Проснувшись, я немедленно 
рассказал Фреду о плане своего побега. К моему разочарованию, Фред отнёсся к 
нему без энтузиазма. Он сказал, что у меня будет больше шансов выбраться из 
лагеря, если я пойду один. Если мне повезёт, он последует моему примеру и мы 
встретимся по условленному адресу во Франкфурте.

Ночью в 21.30 я снова выполз из норы. Двигался медленно, долго и с замиранием 
сердца. С крайними предосторожностями выбрался в тень угловой башни. Несколько 
минут переждал там, заставляя себя ползти дальше. Затем распластался на земле. 
Со сжатыми зубами и пересохшим горлом двинулся дальше. Вытянувшись во всю длину,
 цепляясь пальцами за высохшую почву, я извивался и полз по направлению к 
внутреннему ограждению из колючей проволоки. Пот заливал мои глаза, пропитывал 
одежду. Я прикоснулся к проволоке, подлез под неё и оказался у внешнего 
ограждения. Глубоко вздохнув и бросив быстрые взгляды на сторожевые башни, 
осторожно приподнял проволоку и выкатился под ней за забор. Потом пополз дальше 
через заросли папоротника в темноту.

Кругом стояла мёртвая тишина. Я прокрался через луга и ржаное поле в маленькую 
деревушку в долине Нахе, расположенную в трёх километрах от к югу от лагеря. 
Там пробрался в чей-то амбар и заснул в стоге сена.

Разбудил меня резкий звук. Он исходил от фермера, запрягавшего лошадей. Я 
подошёл к нему и без утайки сказал, что бежал из лагеря и нуждаюсь в помощи. 
Ещё не оправившись от удивления, фермер сказал, что немногие пленники,