– Сэр, я выполнял свой долг.

– Хорошо, не будем это обсуждать. Но мы потрепали вас достаточно крепко, не 
правда ли?

– Возможно, в живых осталось не больше двадцати командиров подлодок. Кроме меня,
 только два-три из них провоевали почти всю войну.

– Вы были членом нацистской партии?

– Нет.

– Были членом гитлерюгенда?

– Нет.

– Были ли вы членом каких-либо других партийных организаций?

– Нет.

– Вздор, вы, немцы, все так отвечаете. Вы должны были входить хотя бы в одну 
организацию. Как иначе вы могли стать офицером и особенно командиром подлодки? 
Ладно уж, признайтесь, что были хотя бы членом гитлерюгенда.

– К сожалению, должен вас разочаровать. Вы дезинформированы. Флот не 
рекрутировал офицеров из гитлерюгенда, и членство в партии не было необходимой 
предпосылкой для службы. Мы должны были отвечать тем же требованиям, что и ваши 
рекруты во флотскую службу.

– Я слышал другое. Должен предупредить, что вам следует говорить только правду. 
Ложные показания повлекут за собой тяжёлые последствия. Вам лучше признать своё 
членство в партии, чтобы избежать неприятностей. Мы захватили партийные списки, 
поэтому легко установим истину.

– Таковы факты, мне нечего добавить.

Инквизитор прервал свой допрос и заглянул в объёмистую книгу – список лиц, 
находившихся в розыске. Ничего не обнаружив, он спросил, как мне удалось выжить,
 и, кажется, был поражён, когда я рассказал ему некоторые эпизоды своего 
спасения в безнадёжных ситуациях. В конце концов он проштамповал мои 
сопроводительные документы и вручил их с дежурной улыбкой:

– Берегите. Без этих документов вы окажетесь за колючей проволокой. Удачи, 
капитан.

В тот же день после полудня я уже опирался на поручни старого угрюмого 
транспорта, направлявшегося в Германию. Несколько тысяч уволенных со службы 
людей стопились на палубе и наблюдали, как исчезает вдали норвежский берег. В 
этой толпе не слышалось ни смеха, ни всплесков веселья – только тягостное 
молчание. На следующее утро, 26 июля, мы снова вышли скопом на палубу. Наше 
судно вошло в широкую дельту реки Везер. После этого два буксира притащили его 
к пирсу Бременхафена. Мы молчали и тогда, когда снова вступили на землю 
Германии. Тотчас нас окружили американские солдаты и собрали документы. Нас 
погрузили в грузовики и отвезли в лагерь на окраине города. Там подвергли 
санобработке и накормили. Мы с Фредом разделили на двоих банку сардин и 
несколько штук сухого печенья, которое сохранилось ещё с отъезда из Норвегии. 
Затем завернулись в одеяла и заснули под ночными звёздами.

На рассвете 27 июля около трёх тысяч человек были посажены в товарный поезд, 
отправлявшийся во Франкфурт, где нас должны были освободить. Это была медленная,
 долгая и унылая поездка. Мы проезжали пшеничные поля, ждавшие уборки, 
придорожные станции и переезды, охранявшиеся американскими солдатами, 
автомагистрали, забитые колоннами бронетехники союзников, и горы строительного 
мусора, которые когда-то были прекрасными городами. Мы прибыли во Франкфурт на 
второй день после полудня. Когда поезд петлял по пригородам и затем по 
Шаумайнкаю, расположенному вдоль Майна, я с горечью обнаружил, что родной город 
разрушен до неузнаваемости. Он стал местом дислокации американского гарнизона.

Поезд остановился у набережной близ когда-то цветущего Ницца-парка. Я спросил у 
охраны, в чём причина остановки. Мне ответили, что нам придётся оставаться в 
открытых платформах для скота, пока не доедем до Хехста, города к западу от 
Франкфурта.

Наконец поезд покинул Франкфурт. Мы въехали в Хехст и поехали дальше на запад 
без остановки. Было ощущение, что американцы надули нас, и я подумывал о том, 
чтобы спрыгнуть с поезда. Но прежде чем я смог осуществить своё намерение, 
поезд остановился на закате в долине Рейна. Несколько ружейных выстрелов, 
большая суматоха, и поезд окружили французские солдаты. Кто-то из них бегло на 
немецком с французским акцентом объявил через мегафон: