1941 году.

Из-за обескураживающей нехватки авиации штаб располагал мизерной достоверной 
информацией – ограниченными сведениями от лодок на позициях, редкими 
сообщениями разведки, основанными на перехвате и расшифровке радиограмм, 
данными от тайной агентуры о формировании и выходе конвоя из портов противника. 
И не было более насущной потребности, чем создание службы авиационной разведки, 
а поскольку этот вопрос не решался, штабу подводного флота приходилось 
полагаться на нечто вроде шестого чувства.

Время от времени короткое входящее сообщение подтверждало, что их догадки 
оказывались верными. И тогда в радиорубку спешили офицеры штаба со срочными 
радиограммами: «U-32», «U-46» и «U-52» атаковать конвой, о котором сообщила 
«U-48». «U-48» поддерживать контакт и далее…» И потом сутки и более штаб на 
берегу будет напряженно ожидать исхода. Придут ли туда лодки во время? Какая 
погода в тех местах? Несколько велик конвой и несколько сильно охранение? Они 
по кусочку будут складывать картину операции по мере того, как будут поступать 
радиограммы с участвующих в операции лодок. Наконец поступит сообщение, что 
подходит главный момент: «Вижу противника, координаты…, курс юго-запад, 
атакую…»

Время от времени адмирал летал на базы Бискайского побережья, чтобы 
поддерживать контакт со своими подчиненными. Один из сопровождавших его 
офицеров описал одну из поездок в Лорьян.

Однажды вечером он вышел на берег в окружении офицеров, были слышны смех и 
разговоры. Ждали возвращения одной из лодок, такого случая в штабе не упускали, 
потому что все прекрасно понимали, как приятны такие встречи тем, кто 
возвращается с моря.

Лодка появилась ближе к сумеркам. На корпусе появилась ржавчина, флаг выцвел. 
Часть команды выстроилась не палубе – это был первый раз за все плавание, когда 
они могли безопасно выйти на палубу при свете дня. Выросли бороды, одежда 
пропиталась запахами лодки, но настроение было приподнятым: они вернулись домой.
 Лодка подходила к пирсу, вахтенный офицер отдавал приказания по швартовке. Как 
только швартовы были заведены и закреплены, раздались приветствия. Прозвучала 
команда «Стоп машины», и худощавый молодой командир сошел на дебаркадер.

– Разрешите доложить, господин адмирал, «U-38» из похода возвратилась.

– Хорошо. Вы как, удовлетворены?

– Не совсем, господин адмирал, только двадцать тысяч тонн. Должны были бы много 
больше.

– Построить команду.

Последовали приказы и быстрый топот ног, потом молчание, когда адмирал ступил 
на палубу.

– Хайль, «U-38»!

– Хайль, господин адмирал! – дружно ответила команда.

Он медленно прошел вдоль строя, и каждый почувствовал на себе его пристальный 
взгляд, потом обратился к команде:

– Моряки! Ваша лодка потопила более ста тысяч тонн всего за три выхода. Честь 
этого великолепного достижения принадлежит прежде всего вашему отважному 
командиру. Лейтенант Либе, фюрер награждает вас Рыцарским крестом и я с 
удовольствием вручаю вам эту награду.

Адъютант адмирала повесил на шею молодого офицера красную ленту, сверкающую в 
свете уходящего дня. Адмирал пожал ему руку, отступил и приложил руку к 
козырьку.

– Троекратно лейтенанту Либе!

По порту разнеслось троекратное приветствие, Либе стоял недвижимо в приветствии.
 У него был отсутствующий взгляд, будто он сожалел об улизнувшем конвое.


* * *

В октябре было решено об окончательном переносе операции «Морской лев» на 
другой год, и штаб подводного флота немедленно переехал на виллу в Керневеле, 
реквизированную у сардинского торговца. Она находилась у самого моря между 
Лорьяном и Ламор-пляжем, скрытая от взоров красивыми старыми деревьями. Из 
широких окон оперативного зала был прекрасный вид на Пор-Луи и форт у входа в 
порт.