, что ни два моих начальника 
штаба (Винтер и Вестфаль), ни кто-либо еще из офицеров или солдат не 
подозревали, что мое путешествие закончится плохо. Все они хорошо меня знали, 
им была до мельчайших подробностей известна вся моя деятельность в годы войны, 
и потому никто из них и помыслить не мог, что меня подвергнут суду и приговорят 
к смертной казни. Они ровным счетом ничего не знали о том, что вместо того, 
чтобы отвезти меня к Эйзенхауэру, меня отправят в специальный лагерь. Почему 
было не сыграть в открытую?

В разные моменты вопрос о капитуляции так или иначе волновал каждого 
германского командира, хотя в первую очередь это политическая проблема, которой 
должно было заниматься правительство. Весной 1944 года без ведома Верховного 
командования вермахта – хотя позже я доложил о своих действиях Гитлеру – я 
преодолел угрызения совести и вступил в контакт с американскими посредниками в 
Швейцарии через генерала СС Вольфа, поскольку считал, что война должна быть 
закончена путем переговоров на дипломатическом уровне. Я рассматривал этот шаг 
не как прелюдию к капитуляции войск в моей сфере ответственности, а как помощь 
правительству в налаживании переговорного процесса.

Во-вторых, капитуляция могла быть осуществлена с одобрения или по указанию 
правительства. Капитуляция группы армий О является прекрасным примером первого 
варианта, а всеобщая капитуляция германских вооруженных сил – второго.

Капитуляция армии как военного соединения может стать необходимой, если она 
потерпела поражение, если сопротивление стало бессмысленным и бесполезным и 
если выход ее из боя не нанесет непосредственного ущерба военным и политическим 
интересам страны. Однако не следует забывать и о том, что флирт с идеей о 
капитуляции ослабляет боевой дух и волю к победе. Примерами ситуаций, когда 
капитуляция являлась единственным средством прекратить кровопролитие и была 
неизбежной, даже несмотря на ее негативное влияние на общую ситуацию, можно 
считать случай с войсками в Тунисе и случай с группой армий В в Руре, хотя они 
и непохожи друг на друга.

Наконец, возможны случаи, когда военное командование может принять решение о 
капитуляции и взять на себя ответственность за него. Это бывает, когда 
продолжение боевых действий подчиненными им войсками не сковывает сил 
противника и является безнадежным по причине отсутствия надлежащих сил и 
средств, а также когда повлиять на исход войны становится уже невозможно. В 
любом из этих случаев вопрос о том, как капитуляция скажется на положении 
соседних частей и соединений и на обстановке в целом, должен изучаться 
тщательно и всесторонне.

Решения о капитуляции, спланированные заранее и реализованные внезапно, без 
учета положения соседних частей, свидетельствуют о безответственности тех, кто 
их принимает; хотя обычно для оправдания подобных решений ссылаются на 
политические предлоги, командиры, принимающие их, как правило, имеют весьма 
ограниченное представление об общей ситуации. Во Второй мировой войне такие 
примеры тоже были. В наш век техники случаи принятия столь серьезных решений 
без консультаций с вышестоящим руководством будут происходить все реже.

Обсуждение вопроса о капитуляции возвращает нас к проблеме «политического 
солдата», для которого, повторяю, не было места в германских вооруженных силах. 
Продуктом обучения по генералу фон Зекту стал солдат, для которого 
«конституционная лояльность» важнее любой партийной агитации и вообще не имеет 
к ней никакого отношения.

Международный военный трибунал в Нюрнберге, тем не менее, приговаривал таких 
солдат к смертной казни и требовал от армии серьезного влияния на решение 
проблем внешней политики, а также отстранения от власти преступных элементов в 
сложных внутриполитических ситуациях и свержения правительств, проводящих 
преступную политику. Между двумя этими интерпретациями солдатского кодекса 
чести лежит непреодолимая пропасть.

В середине 1947 года я написал эссе, в котором подверг углубленному изучению 
вопрос о «политическом солдате», не замыкаясь на конкретной ситуации в Третьем 
рейхе. Ниже я привожу цитату из этого эссе:

«Я требую от каждого старшего офицера, занимающего высокую должность и 
обладающего значительными полномочиями, умения разбираться в политике, которое 
позволит ему глубоко и верно оценивать политические события в его стране и за 
ее пределами. Правильная оценка политических событий должна позволить этому 
офицеру выступить в роли квалифицированного советника главы государства, 
полностью сознающего лежащую на нем ответственность, способного предвидеть 
военные потребности государства и в то же время увязать их с политической 
ситуацией. Разумеется, это деликатное, но совершенно необходимое сотрудничество 
может приводить к серьезным внутренним конфликтам, а также к спорам на 
международной арене, в которых военный лидер должен принимать во внимание 
возможное влияние его воззрений на внешнеполитическую ситуацию.

Я, тем не менее, ни в коем случае не признаю «политического солдата», который 
реализует собственные политические установки, предпринимая действия в 
политической сфере, и тем самым неверно толкует истинное значение слова 
«