ся к тому, что нам был отдан ряд 
приказов. Это была прямо-таки Касабланка! То же самое случилось и с командующим 
Юго-Западным фронтом, представители которого во время встречи со мной в ночь с 
1 на 2 мая сказали мне, что их начальнику, скорее всего, будут сделаны особые 
уступки! В копии стенограммы переговоров о капитуляции, которую я затребовал, 
об этих уступках даже не упоминалось.

В эти же дни я впервые попробовал обратиться к Эйзенхауэру по вопросу о 
капитуляции моих войск, действующих против американцев. Эйзенхауэр ответил, что 
не станет вступать в переговоры, на которых речь не идет о полной капитуляции 
всех германских войск. После этого я обратился в Верховное командование 
вермахта с просьбой предпринять дальнейшие шаги, что и было немедленно сделано.

Безоговорочная капитуляция группы армий С вступила в силу 6 мая. Я заранее, еще 
2 или 3 мая, объявил о предстоящей капитуляции, чтобы избежать дальнейшего 
продолжения боев и ненужного кровопролития. Я поблагодарил войска и призвал их 
своим поведением поддержать высокую репутацию германских вооруженных сил. Тогда 
же и множество раз после этого я объяснил, что наше безукоризненное поведение 
было единственным средством сохранить уважение солдат противника и что оно 
окажет нам неоценимую помощь на предстоящих переговорах на более высоком уровне.


У меня сложилось впечатление (впоследствии американские командиры подтвердили, 
что оно было верным), что наши солдаты, у которых за плечами было почти шесть 
лет войны и которые попали в безнадежную ситуацию, все же вели себя достойно.

К 6 мая во всех Альпах не сдались только сотрудники моего штаба. Я решил 
перевести сокращенный штат штабных работников в бесхозный специальный поезд 
Гиммлера, стоявший на запасном пути в Саальфельдене, и снова вступил в контакт 
с американцами. Тем временем мой начальник штаба оставался на прежнем месте и 
занимался выработкой деталей капитуляции, руководствуясь при этом моими 
подробнейшими инструкциями на этот счет. Я посоветовал генералу СС Гауссеру, 
моему специальному представителю, проследить, чтобы сдача войск СС проходила в 
точном соответствии с моими директивами; коротко говоря, я предупредил его, что 
все должно пройти без глупостей вроде попыток в последний момент скрыться в 
горах. Гауссер, самый популярный и один из наиболее способных генермов СС, 
успешно выполнил все мои рекомендации, что, впрочем, не спасло проверенных в 
боях и дисциплинированных военнослужащих СС от особого, и не всегда гуманного, 
обращения.

Теперь у меня появилось время для того, чтобы поразмыслить о моем собственном 
будущем. Следовало ли мне освободить себя от неизбежных дальнейших тягот? 
Поскольку моя смерть лишь переложила бы их на чьи-то плечи, я решил этого не 
делать. После недолгого ожидания ко мне прибыл американский майор в 
сопровождении нескольких солдат. Их встретила моя охрана. Майор сообщил мне, 
что в течение нескольких ближайших дней ко мне приедет побеседовать генерал 
Тейлор, командир 101-й воздушно-десантной дивизии. Этот очень молодой, 
безоружный и вежливый офицер – между прочим, после войны он был американским 
комендантом в Берлине, а затем стал командующим американскими войсками в Корее 
(хотелось бы пожелать ему успеха на этом посту) – после того как детали 
разоружения и сдачи в плен моих штабных сотрудников были согласованы, предложил 
мне переехать с моим штабом в Берхтесгаден, на Берхтесгаденер-Хоф. Мне 
позволили оставить у себя мое оружие, награды и маршальский жезл. В 
сопровождении генерала меня на автомобиле доставили в Берхтесгаден.

В Берхтесгадене лучшие комнаты в отеле были предоставлены моему сопровождающему 
и мне. Мне была предоставлена свобода передвижения, но пользоваться ею я мог 
только в компании некоего лейтенанта Брауна, приятного малого, который, кстати, 
родился в Мюнхене. То, что мне удалось посетить воевавшие на русском фронте 
группы армий в Цельтвеге и Граце практически без сопровождения американцев, с 
одной стороны, являлось одним из свидетельств образцового выполнения 
американским генералом своих обещаний, а с другой – свидетельствовало о том, 
что между Россией и ее западными союзниками существовала напряженность. Генерал 
Девере, командующий американской группой армий, который в те дни приезжал ко 
мне с визитом, держался подчеркнуто холодно, хотя и оставался в рамках 
традиционной военной вежливости. Его отношение заставило меня более четко 
осознать мое новое положение.

В течение нескольких дней меня непрерывно интервьюировали репортеры английских 
и американских газет; этот процесс происходил без каких-либо инцидентов и, 
пожалуй, даже в атмосфере взаимопонимания. Так я познакомился с Куртом Рисом, 
который впоследствии особо ходатайствовал за меня. Снова и снова я просил дать 
мне возможность поговорить с генералом Эйзенхауэром с целью убедить его в 
необходимости провести ряд мер, полезных и для войск, и для мирного населения. 
Вместо этого 15 мая 1945 года меня перевезли в лагерь в Мондор-фе, неподалеку 
от Люксембурга. Перевозили меня через Аугсбург, где мне пришлось оставить свои 
награды и фельдмаршальский жезл. Могу добавит