и. Поэтому 27-28 
апреля я отправился в Инсбрук, чтобы встретиться с ним там. Это позволяло мне 
сэкономить время, поскольку Инсбрук был расположен на равном расстоянии от тех 
мест, где мы находились. Совещание проходило в доме гауляйтера в присутствии 
фон Витингофа и нашего посла в Италии доктора Рана. Генерал СС Вольф, который 
также должен был в нем участвовать, задержался где-то из-за действий партизан.

Гауляйтер произнес длинную вступительную речь, в которой говорил о политической 
ситуации, о своей недавней беседе с Гитлером и о безнадежном положении на Южном 
театре военных действий. Заканчивая свое выступление, он высказался в том плане,
 что, пока не поздно, мы должны изучить вопрос о капитуляции, но, разумеется, 
решение о сдаче следовало принять только в том случае, если продолжать 
вооруженную борьбу будет невозможно. Затем он ненадолго вышел из комнаты, а Ран 
и Витингоф заметили, что всего несколько дней тому назад гауляйтер пел совсем 
другую песню. Это заставило меня насторожиться.

Далее Витингоф доложил о военной обстановке, которая угрожающе ухудшилась и 
должна была привести к разгрому. Витингоф считал, что нужно обсудить вопрос о 
сдаче и принять на этот счет четкое решение, так как время еще позволяло это 
сделать. Доктор Ран хранил молчание.

Поскольку я не знал, что попытки установить контакт с американцами уже приняли 
форму переговоров о сдаче, я принял решение исходя из чисто военных соображений.
 До сих пор жалею, что Вольф, чье имя – не знаю, хорошо это было или плохо, – у 
многих неизменно ассоциировалось со мной, не присутствовал на совещании: он 
наверняка просветил бы меня на этот счет{17}. Я же, не зная тонкостей ситуации, 
настаивал на том, что мы в наших действиях должны исходить из общей обстановки 
и, будучи солдатами, обязаны выполнять приказы. Следовательно, мы не могли 
капитулировать до того момента, пока у нас не появятся основания с чистой 
совестью сказать, что другого выхода нет. По моему мнению, мы также должны были 
учитывать возможные косвенные последствия своих действий: преждевременная 
капитуляция группы армий С сделала бы невозможным удержание группами армий 
«Юго-восток» и О их позиций севернее Альп. Кроме того, я считал, что мы не 
можем упускать из виду психологические последствия этого шага для солдат и 
офицеров, сражавшихся вокруг Берлина и в самой столице. Мы должны были 
отодвинуть на второй план наши собственные интересы, заявил я.

Кроме того, я выразил уверенность или, точнее, надежду, что в действительности 
ситуация на фронте, как это уже не раз случалось раньше, будет развиваться в 
более благоприятном направлении, чем мы предполагали.

Против моего решения продолжать сражаться никто не возражал, и у меня сложилось 
впечатление, что после моего выступления Витингоф почувствовал себя увереннее. 
Конечно, если бы мне было известно во всех подробностях о тех действиях, 
которые предпринимались с целью договориться о всеобщей капитуляции, я бы, 
возможно, действовал иначе. Правда, я был связан моральными обязательствами, 
которые диктовали мне, что любая договоренность должна быть выполнена. Короче 
говоря, не желая, чтобы меня сочли человеком, который машет кулаками после 
драки, я не стану сегодня рассуждать о том, как поступил бы тогда. Но наверное, 
я не выбрал бы тот путь, который позже показался командующему Юго-Западным 
фронтом правильным.

Здесь я должен добавить, что двое офицеров, выступавших в качестве эмиссаров 
командующего Юго-Западным фронтом и генерала СС Вольфа, уже посетили меня в 
моем штабе в Пуллахе, неподалеку. от Мюнхена. Предполагалось, что они посвятят 
меня во все секреты. Однако они были весьма немногословны и не сказали мне 
ничего такого, на что я мог бы опереться при принятии серьезных и далеко идущих 
решений. Один из лидеров «Австрийского движения за свободу» даже не добрался 
до меня, а ограничился тем, что передал мне с одним из моих офицеров полное 
загадок послание.

События, происшедшие после полного недосказанно-стей совещания в Инсбруке, были 
весьма неприятными и фактически привели в замешательство обе стороны. Когда я в 
ночь с 1 на 2 мая вернулся на фронт, мой начальник штаба доложил мне, что 
генерал Шульц счел дальнейшее сопротивление его наголову разгромленных армий 
бесполезным и просит меня немедленно санкционировать заключение перемирия.

Санкцию я дал. На следующий день фон Витингоф передал сообщение об этом в 
войска Шульца, а я доложил о случившемся в Верховное командование вермахта, 
отправив туда донесение, в котором указал, что готов ответить за свое своеволие,
 заслуживающее наказания; коротко изложив последствия капитуляции командования 
Юго-Западного фронта, я потребовал санкции на капитуляцию групп армий Е и С, 
которая вскоре была получена.

3 мая я поручил генералу Фортшу, командующему 1-й армией, провести переговоры. 
Он был политически подкован и обладал дипломатическими навыками, необходимыми 
для выполнения этой трудной задачи. В тот же день в моем штабе в Альме генерал 
получил подробные инструкции. Переговоры состоялись 4 мая в Зальцбурге; Фортш 
вернулся оттуда совершенно подавленным. Даже наши весьма робкие надежды не 
оправдались; весь переговорный процесс све