цем из люфтваффе и потому испытывал в случаях подобного 
вмешательства угрызения совести.

Командующие группами армий были участниками Первой мировой войны, заслуженными 
офицерами Генерального штаба, военачальниками, обладавшими огромным опытом.

Среди дивизионных командиров попадались разные люди; на многих из них последние 
месяцы наложили свой отпечаток. В нормальных условиях некоторым из них пришлось 
бы многое в себе изменить, поскольку они не всегда были готовы сражаться в 
сложных условиях, характерных для весны 1945 года. В те времена, когда 
численность германской армии была ограничена 100 000 военнослужащих, 
генеральских кадров было слишком мало. Впоследствии же наши вооруженные силы 
очень быстро разрослись, а потери в последние пять лет войны были слишком 
большими. Все это сделало невозможным тщательный отбор кадров и отсеивание не 
вполне компетентных людей. Приходилось воевать, используя те кадры, которыми мы 
реально располагали. В то же время это приводило к тому, что вышестоящее 
командование было вынуждено чаще вмешиваться в действия подчиненных ему 
командующих крупными соединениями.

Со временем в германских вооруженных силах сложилась практика отправки в 
отставку представителей высшего командного состава. Я принципиально не одобрял 
ее. Из-за нее многие поистине выдающиеся военачальники были раньше времени 
списаны со счетов – а нам очень не хватало их в последние годы войны. В то же 
время те, кого в самом деле следовало отправить в отставку, подчас 
задерживались на военной службе по той причине, что не было возможности 
заменить их квалифицированными генералами. Я прибегал к столь крайним мерам 
только в тех случаях, когда командир терял веру в возможность выполнения 
поставленной перед ним задачи и когда его настроение подрывало боевой дух 
солдат.

Еще одной трудностью было то, что руководство групп армий и даже более мелких 
соединений могло напрямую выходить на Верховное командование и Гитлера. 
Практика отправки Верховному командованию оперативных докладов «снизу», 
возможно, удовлетворяла любопытство и успокаивала нервы представителей ставки, 
но она совершенно расстраивала систему штабной субординации.

В конце марта стало ясно, что большая часть моей миссии осталась невыполненной. 
Несмотря на большие жертвы с нашей стороны, мы потеряли Саарское пфальцграфство,
 противнику удалось осуществить прорыв с плацдармов в районе Ремагена и 
Оппенгейма, которые послужили войскам мьянса опорой для дальнейших 
наступательных операций. Таковой стали даже низовья Рейна, через который 
противнику удалось переправиться в удивительно короткий срок. Стратегический 
замысел противника был ясен: с помощью своих основных сил он был намерен 
рассечь территорию Германии на две части – северную и южную – и соединиться с 
войсками русских; британские войска должны были захватить расположенные на 
нашем правом фланге порты на Северном море; и, наконец, американо-французская 
группировка, действовавшая на южном направлении, должна была оккупировать юг 
Германии.

Как же такое стало возможным? Несомненно, германские части, будь они нормально 
укомплектованными и располагай они соответствующим вооружением и техникой, все 
еще были вполне способны решать боевые задачи. Не подлежит сомнению и то, что 
если бы каждая группа армий имела в своем составе несколько танковых или 
панцер-гренадерских дивизий и если бы мы могли хотя бы приблизительно 
сравняться с противником по числу боевых самолетов, то определенная 
«автономность» действий была бы возможна. Тот факт, что группа армий Н, имевшая 
в резерве танковые дивизии, тем не менее потерпела поражение, сам по себе не 
отменяет спор по поводу допустимости такой «автономности», но он подтверждает 
правильность моей точки зрения, состоящей в том, что «автономность» действий не 
могла решить проблему. Руководствуясь этим убеждением, я отказывался 
прислушиваться к постоянным требованиям командующих группами армий предоставить 
им свободу действий; они отражали не реальность, а воспоминания о более 
счастливых временах, которые канули в прошлое и на смену которым пришли 
нехватка горючего и прочих совершенно обязательных вещей и необходимость 
воевать, используя плохо обученные части. Не могу, однако, отрицать, что 
упрямое отстаивание многими военачальниками идеи автономии вызывало у меня 
беспокойство и фактически привело к возникновению определенного кризиса доверия 
между подчиненными мне командирами и мной. То, что после пяти лет войны у 
подчиненных мне генералов могли возникнуть собственные идеи по поводу того, как 
нужно действовать, было вполне понятно и даже естественно. Понятно было и то, 
что вопросы политики и экономики, а также военные проблемы должны обсуждаться. 
Но нельзя было позволять, чтобы споры на эти темы доминировали над всем 
остальным. В сложной ситуации настоящий солдат обязан отбросить все сомнения, 
перестать заниматься разрушающим и разъедающим все и вся критиканством и явить 
своим подчиненным такой пример доблести, который заставит их не раздумывая 
следовать за ним и безоговорочно выполнять все его приказы. Даже в описываемые 
мной тяжелые времена мне дов