дилось встречать много офицеров, которые буквально 
излучали силу и готовность к таким действиям.

Мой многолетний опыт ведения боевых действий против противника, обладающего 
значительным численным перевесом, заставил меня твердо запомнить усвоенный еще 
в годы Первой мировой войны урок. Он состоял в том, что, где бы ни происходило 
дело – на побережье или во внутренних районах, локальные оборонительные 
действия с целью удержания основной линии фронта, на которых настаивал Гитлер, 
никогда не дают ожидаемых результатов в условиях, когда противник ведет 
комбинированное наступление на суше, на море и в воздухе. С учетом нашей 
слабости на земле и в воздухе у нас не было выбора. Для нас единственным 
возможным тактическим вариантом – была маневренная война с целью удержания 
намеченных рубежей в конкретных, заранее намеченных районах.

Предварительные переговоры в берлинской ставке зарядили меня определенным 
оптимизмом. Однако после первых же визитов на передовую он испарился. Конечно, 
тогда я не думал, что мы так быстро потеряем Саарское пфальцграфство и низовья 
Рейна. Я считал, что наше сопротивление на одних участках и уклонение от 
столкновения с противником на других приведет к некоторому затишью в ходе боев 
и что противник хотя бы на время приостановит свое наступление, выйдя на линию, 
проходящую вдоль рек Везер – Верра – Майн – Альтмюхль – Лех. А уж тогда делом 
Верховного командования было воспользоваться сложившейся ситуацией. Я же в этом 
случае считал бы свою миссию как командующего Западным фронтом завершенной.

Разногласия между Верховным командованием вермахта и командованием сухопутных 
сил, существовавшие уже много лет, в то время становились все более и более 
очевидными. Неистребимое недоверие между ставкой и армейским руководством 
оказывало парализующее, а во многих случаях разрушительное действие на наши 
войска. Следствием этого было то, что армейское командование считало, что его 
не понимают и подрезают ему крылья. Тот факт, что Гитлер объяснял наши 
поражения упрямством и своенравием командования сухопутных войск, а также его 
частое вмешательство в действия армейского генералитета даже по самым 
незначительным тактическим поводам вызывали насмешки и рассматривались как 
попытки введения кабинетного стиля руководства; стратегические приказы фюрера и 
его попытки предвидения расценивались как дилетантские. Подобная скрытая 
враждебность была могилой для всех проявлений инициативы, наносила ущерб 
единству нашего командования и приводила к бесполезной трате времени и сил.

Невероятно тяжелые потери последних шести месяцев боев, постоянное отступление 
и поражения – все это крайне измотало наших солдат и офицеров, и в этом тоже 
таилась опасность. Многие офицеры находились на грани нервного истощения, у 
других появились проблемы со здоровьем, третьи были просто некомпетентными. 
Плюс ко всему у нас ощущался явный дефицит младшего офицерского состава. Нам 
вообще не хватало людей, а подкрепления прибывали на фронт плохо обученными, 
без боевого опыта, небольшими порциями и к тому же почти всегда с опозданием. 
Соответственно, толку от них было ммо. Прочно спаянными и боеспособными были 
только те части, во главе которых стояли умные командиры, имеющие в своем 
распоряжении опытных младших офицеров и здоровое ядро опытных солдат.

Наличие в тылу слишком большого числа отставших от своих подразделений 
военнослужащих говорило о том, что таких частей осталось не так много. Эти 
отставшие также представляли собой определенную угрозу, так как способствовали 
распространению инфекций и создавали помехи движению транспорта; в то же время 
они могли быть источником пополнения боевых частей. Многие из них в самом деле 
отстали от своих во время боя либо возвращались к месту прохождения службы из 
госпиталей или учебных батальонов. Эти люди подчас действительно не могли 
разыскать свою часть. Другие (таких было большинство) просто пытались 
уклониться от отправки на фронт и делали все, чтобы оставаться как можно дальше 
от передовой. Встревоженный своими первыми впечатлениями о положении в тылу, я 
принял ряд решительных мер. Были созданы заградительные рубежи для отлова 
дезертиров. Однако в них все же оставались значительные лазейки, а потому в 
дополнение к ним был сформирован так называемый Полевой заградительный отряд. 
Заградительные рубежи поначалу отстояли далеко друг от друга. Однако в конце 
марта, после прорыва противником нашей обороны, они почти вплотную приблизились 
к линии фронта и стали постепенно отодвигаться назад вместе с ней. Для того 
чтобы предупредить участников кордонов об изменениях в обстановке, требовалось 
время, да и разыскать сами кордоны военной полиции было не так уж легко; 
положение еще больше усугублялось из-за проблем со связью. Единственным 
возможным решением проблемы было передать всю эту деятельность под контроль 
генерала Шпейделя, командира Полевого заградительного отряда, который в прошлом,
 когда я занимал должность командующего 1-м и 2-м воздушным флотом, был у меня 
начальником штаба. Он отнес кордоны подальше в тыл. Благодаря этому пропускные 
пункты получили возможность дольше оставаться на одном месте и стали работать 
более эффективно. На участках, где противнику удавалось прорвать нашу оборону, 
кордоны и пропускные пункты заменялись офицерскими патрулями.

От военно-воздушных сил, которые в течение нескольких лет явно приходили в 
упадок, нельзя было тр