солдат лицом внутрь и медленно проходил мимо шеренг, чтобы меня мог увидеть 
каждый солдат; солдаты все время стояли по стойке «вольно», чтобы иметь 
возможность подаваться вперед и поворачивать голову, при желании все время 
видеть меня, — большинство так и делало. Это инспектирование солдат мною и 
солдатами меня занимало много времени, но было весьма ценно для обеих сторон. 
Мне было очень важно снискать их доверие. И сначала надо было удовлетворить их 
любопытство. Когда осмотр заканчивался, я поднимался на капот джипа и спокойно, 
очень искренне обращался к офицерам и солдатам — через громкоговоритель или нет,
 в зависимости от условий. Объяснял, что нам совершенно необходимо знать друг 
друга, какие задачи перед нами стоят и как мы совместно будем выполнять наше 
дело. Рассказывал им, каков немецкий солдат в бою и как его можно победить; 
говорил, что, если все мы будем уверены в плане и друг в друге, цели можно 
будет добиться. Я их командующий, и теперь мы как следует рассмотрели друг 
друга. В результате нашей встречи я проникся к ним полным доверием и, надеюсь, 
они ко мне тоже. [240] 

К середине мая я посетил все соединения в Соединенном Королевстве. Меня видели 
почти все офицеры и солдаты, которым предстояло участвовать во вторжении в 
Нормандию, слышали мое обращение к ним. Я представал на смотр в общей сложности 
значительно более чем перед миллионом солдат. Таким образом я стремился обрести 
доверие тех, кто будет служить под моим началом, — британцев, канадцев, 
американцев, бельгийцев, поляков, французов, голландцев. Это было большое 
предприятие, но я не сомневаюсь, что оно принесло дивиденды. Реакцию 
британского солдата я превосходно понимал, потому что моя военная жизнь 
проходила рядом с ним. В американском солдате я не мог разобраться так 
досконально. Однако всякие опасения были бы излишни. Вскоре после высадки в 
Нормандии я получил от генерала Беделла Смита следующее письмо: 
«Дорогой генерал. Я только что получил из весьма надежного и осведомленного 
источника донесение о настроении и моральном духе американских войск в Англии. 
Автор совершенно беспристрастен, в его донесении есть абзац, который, надеюсь, 
доставит Вам такое же громадное удовольствие, как и мне: «Доверие к высшему 
командованию совершенно небывалое. Буквально десятки готовящихся к высадке 
подразделений говорят о генерале Монтгомери с обожанием. И особенно нравится 
всем — даже больше его дружелюбия, искренности и простоты — слух (или, 
насколько я могу судить, миф) о том, что генерал «побывал во всех 
подразделениях, отправляющихся в Нормандию, и сказал, что больше любого из нас 
хочет побыстрее закончить войну и вернуться домой». Это оставило неизгладимое 
приятное впечатление». Это точная цитата. Проведя всю жизнь среди американских 
солдат, зная присущее им недоверие ко всему иностранному, я могу гораздо лучше 
Вас оценить, какого успеха добились Вы, вызвав у них такое отношение и доверие 
к себе. С совершенным почтением, Беделл».

Через несколько недель после моего приезда в Англию министерство снабжения 
попросило меня посетить предприятия [241] в разных частях страны, производящие 
снаряжение для армии. Во многих случаях оно срочно требовалось для «Оверлорда», 
мужчины и женщины работали сверхурочно. 

Во время этих визитов я много общался с гражданскими людьми, и на каждом заводе 
меня просили выступить перед рабочими. Я говорил им, что все мы представляем 
собой одну огромную армию, будь то солдат на фронте сражений или рабочий на 
внутреннем фронте; их работа так же важна, как наша. Нашей общей задачей было 
сплотить рабочих и солдат в единую команду, исполненную решимости уничтожить 
немецкое господство в Европе и во всем мире. 

22 февраля я выступал на Юстонском вокзале перед представительным собранием 
железнодорожников со всей Англии. Там присутствовали секретари профсоюза, 
рабочие лидеры и служащие. Я говорил полтора часа, вел речь о предстоящих 
проблемах и о том, как они могут помочь в их решении. Сказал, что теперь мы 
добились успеха в войне и худшие дни позади, что мы все должны сосредоточиться 
на своей задаче и закончить войну. Когда я закончил обращение, профсоюзные 
секретари заверили меня в своей полной поддержке. 

3 марта меня пригласили в лондонские доки, там я обращался примерно к 
шестнадцати тысячам докеров, стивидоров и матросов. Тема была та же самая — 
предстоит выполнить работу, и мы вместе ее выполним. 

Во время этих визитов я общался со многими людьми, и у меня создалось 
впечатление, что люди устали от войны, измучены ею. Шахтеры, заводские рабочие, 
докеры, железнодорожники, домохозяйки — все напряженно работали больше четырех 
лет. Получить выходной было сложно. Светомаскировка создавала зловещую 
атмосферу. Мне больше, чем прежде, казалось необходимым закончить войну в 
Европе в 1944 году. Людям это было нужно, и я поклялся сделать все, что в моих 
силах, чтобы закончить войну с Германией к Рождеству; я был уверен, что это 
возможно, если мы не будем совершать ошибок. 

Во время моих поездок по стране гражданские повсюду встречали меня восторженно. 
Люди, казалось, думали, что у меня есть некий волшебный рецепт победы и что я 
послан вести их к лучшему. Я чувствовал в этом опасность и понимал, что в 
политических кругах мою деятельность не одобрят. Так и вышло. [242]