должны были вторгнуться на Сицилию в июле, и предстояло сделать многое, чтобы 
подготовиться к этой сложной морской десантной операции. Александер полностью 
со мной согласился. 

Хоррокс перешел в 1-ю армию и предпринял наступление корпусом на Тунис 6 мая; 
оно велось крупными силами в избранном месте и прорвало оборону противника к 
западу от Туниса. 7 мая Бизерта и Тунис были взяты, и противник оказался в 
окружении на полуострове Бон. 

Первой вошла в Тунис наша 7-я бронетанковая дивизия. Она заслужила эту честь. 
Организованное сопротивление противника прекратилось 12 мая, мы взяли пленными 
около 248 тысяч человек. 

Итак, война в Африке закончилась. Для немцев это явилось большой катастрофой; 
вся их живая сила, имущество, полевые склады, тяжелое вооружение и прочая 
боевая техника были захвачены. С чисто военной точки зрения попытку удержаться 
в Северной Африке после прорыва Маретской линии оправдать невозможно. Думаю, 
Гитлер отдал такой приказ по политическим соображениям. Предпринимать 
совершенно безнадежные военные действия исключительно по политическим мотивам 
опасно; в них иногда возникает необходимость, но обычно они кончаются 
катастрофически. 

Вклад 8-й армии в окончательную победу в Северной Африке был огромен. Она 
вытеснила Роммеля с его армией из Египта, [179] из Киренаики, из Триполитании и 
затем помогла 1-й армии окончательно разбить немцев в Тунисе. Сделать это могли 
только первоклассные войска, и я понимал, какая честь и какая радость 
командовать такой великолепной армией в пору ее величайших побед. 

В начале июня премьер-министр записал в моей книге автографов: 
«Полное уничтожение и пленение всех войск противника в Тунисе, увенчавшееся 
взятием в плен 248 тысяч человек, означает триумфальное завершение великих 
подвигов, начавшихся сражением под Аламейном и вторжением в Северо-Западную 
Африку. Пусть будущее в полной мере пожнет плоды прошлых достижений и новых 
усилий. Уинстон С. Черчилль Алжир, 3 июня 1943 года».

Перед тем как закончить эту главу, я намерен упомянуть некоторые обстоятельства,
 сыгравшие в совокупности огромную роль в этой замечательной кампании. От 
Аламейна до Туниса около двух тысяч миль, а мы дошли до Триполи за три месяца, 
а до Туниса за шесть. Как это было сделано? 

Прежде всего скажу, что солдаты не щадили ни сил, ни жизни. В августе сорок 
второго года я сказал им, что поведу их к победе. Ни отступлений, ни срывов не 
будет. Когда мы были готовы к наступлению, я всегда говорил им, какой цели 
нужно достичь, и мы ее достигали. Я приказал, чтобы прессе предоставляли все 
возможности выяснять, что происходит, и сообщать об этом. Мы шли от успеха к 
успеху; в 8-й армии развился дух крестоносцев, и солдаты поверили, что они 
непобедимы. Уверен, что к концу кампании они сделали бы все, к чему бы я ни 
призвал, они чувствовали, что все мы участники битвы, что каждый из них 
частичка единого целого и делает важное дело. Они безгранично доверяли мне. 
Чего еще может желать командир? Я боялся только одного — подвести этих 
замечательных людей. 

Далее, у меня был превосходный начальник штаба. Я уже упоминал о де Гингане. 
Его плодотворный мозг переполняли идеи, и он всегда справлялся с самыми 
трудными проблемами. [180] 

Получив от меня общие очертания плана, он мог быстро разработать все штабные 
детали и сказать, осуществим ли он со штабной точки зрения, а если нет, то 
какие изменения нужно внести. Ответственность де Гинган брал на себя с 
готовностью. Я давал ему полную власть. Если он не мог связаться со мной, то 
принимал важные решения самостоятельно, и под сомнение я их никогда не ставил. 
Доверял я ему полностью; он, казалось, интуитивно знал, как я поступлю в той 
или иной обстановке, и всегда оказывался прав. 

С таким начальником штаба я мог не заниматься деталями; это я оставлял ему. 
Командиру, занимающему высокий пост, прежде всего требуется хороший начальник 
штаба. Без де Гингана я вряд ли справился бы со своей частью общей задачи. 
Конечно, мне повезло, что он находился в Египте, когда я прибыл туда; но я 
полностью воспользовался этим везением; и, разумеется, находился он там не 
случайно. 

Под началом де Гингана штаб 8-й армии стал великолепной командой. Я всегда 
искренне верил в ее молодость, пылкость, оптимизм, оригинальные мысли и 
готовность следовать за лидером. Наш штаб состоял в основном из молодых людей; 
многие не были профессиональными военными. Для того чтобы состоять в моем штабе,
 единственным требованием была способность делать свое дело; не имело значения, 
кадровый он военный или призван до окончания войны. 

В пустыню я прибыл 13 августа 1942 года. Они были там ветеранами, но признали 
меня «своим» в тот же день (или на следующий!) и неустанно трудились для