Вскоре после рассвета меня разбудил офицер, чтобы доложить оперативную сводку. 
Я страшно разозлился и сказал ему, что никто и никогда не должен приходить ко 
мне с такими бумажками; меня не волнуют действия боевых дозоров и прочие мелочи.
 Он долго извинялся, сказав в свое оправдание, что Окинлек требовал, чтобы его 
будили рано и сообщали о текущей ситуации. 

Я ответил, что я — не Окинлек и, если что-то пойдет не так, докладывать об этом 
мне должен начальник штаба. Если же все [109] в порядке, я не хочу, чтобы меня 
беспокоили. Дежурный офицер очень расстроился. Поэтому я пригласил его выпить 
со мной чашечку чаю, мы с ним поговорили по душам, и он ушел успокоенный. 
Начальник штаба выпустил новый приказ по утренним оперативным сводкам, и больше 
мне спать не мешали. 

После разговора с де Гинганом мне стало ясно, что наступление Роммеля — дело 
ближайшего будущего: слишком многое указывало на это. Он собирался предпринять 
последнюю попытку захватить Каир и Александрию и закрепиться в дельте Нила. Не 
вызывало сомнений, что главный удар он нанесет на северном или на южном фланге 
с последующим выходом его ударных войск в тыл 8-й армии. 

Он не мог оставить 8-ю армию за спиной и продвигаться к самым лакомым регионам 
Египта. Сначала требовалось уничтожить 8-ю армию, а уж потом никто не смог бы 
помешать ему захватить эти самые регионы. 

Как только замысел противника стал понятен, я определился и с основными 
положениями своего плана. 

Северный фланг на участке 30-го корпуса следовало укрепить мощными минными 
полями и проволочными заграждениями, с тем чтобы удерживать этот участок фронта 
минимальным количеством войск. Моего приезда туда пока не требовалось. Южный 
фланг требовал значительно большего внимания. Именно туда я и поехал. Мне также 
требовался новый командир 13-го корпуса: на место погибшего Готта еще никого не 
назначили. 

Я провел целый день, изучая стыки участков ответственности разных корпусов и 
южный фланг, и сразу отметил стратегическое значение двух доминирующих районов: 
горных хребтов Рувейсат и Алам-Хальфа. Важность обоих не вызывала у меня 
сомнений, однако ключом к Аламейну был Алам-Хальфа. Этот хребет находился в 
нескольких километрах за линией Аламейна и к юго-востоку от Рувейсата. Из-за 
отсутствия свободных войск оборонительных позиций на Алам-Хальфе не было. 

Я много размышлял о том, что слышал о танковых сражениях в пустыне, и у меня 
сложилось впечатление, что Роммелю нравились атаки наших танков. Он располагал 
свою бронетехнику позади противотанкового заслона, уничтожал значительную часть 
наших танков, после чего переходил в атаку, и поле [110] боя обычно оставалось 
за ним. Я решил, что этого больше не повторится, если Роммель нанесет удар до 
того, как мы сами начнем полномасштабное наступление. Я не собирался посылать 
наши танки на его противотанковые орудия. Принял решение, что мы будем твердо 
стоять в Аламейне и на хребтах Рувейсат и Алам-Хальфа и позволим войскам 
Роммеля обломать зубы о наши оборонительные рубежи. Я хотел втянуть Роммеля в 
позиционное сражение, чтобы его танки пошли в атаку на нашу бронетехнику, 
зарытую в песок на западных склонах хребта Алам-Хальфа. 

В этот день, находясь на южном фланге, я встретился с генералом, который 
командовал 7-й бронетанковой дивизией, знаменитыми «Крысами пустыни». Мы 
обсудили скорое наступление Роммеля, и он сказал, что у него только один 
вопрос: кто поведет танки в бой? Генерал полагал, что это право оставят за ним. 
Я ответил, что танки в бой не пойдут. Они будут стоять на стационарной позиции, 
с тем чтобы теперь уже Роммель попытался взломать противотанковый рубеж. Такая 
идея не приходила ему в голову, и он приложил немало усилий, чтобы отговорить 
меня от нее. 

Когда в тот вечер я вернулся в расположение штаба, у меня уже сложился план 
укрепления наших позиций в Аламейне. Я решил сделать эти позиции настолько 
мощными, чтобы мы могли готовиться к большому наступлению, не волнуясь о том, 
начнет Роммель свою атаку или нет. Разведывательная информация 
свидетельствовала о том, что наступление Роммеля начнется в конце месяца, в 
период полнолуния. Я хотел начать готовиться к битве при Аламейне раньше и 
продолжать эти приготовления независимо от того, что предпринял бы Роммель. 

Для этого нам требовалось быть сильными, «сбалансировать» войска таким образом, 
чтобы удары или маневры противника не требовали от нас какой-либо 
перегруппировки. Именно такую цель я ставил перед собой: отражать наступления 
Роммеля, не прекращая приготовлений с собственному наступлению. 

Я обсудил эту проблему с де Гинганом, и мы решили обратиться в штаб 
ближневосточной группировки с просьбой немедленно прислать в 8-ю армию 44-ю 
дивизию, чтобы она заняла позиции на Алам-Хальфе. После того как целая дивизия 
оседлала бы этот [111] горный хребет, зарывшись в землю и располагая 
достаточным количеством бронетехники, которую никто не собирался посылать в