хобби, одним из которых были голуби; мы и сами держали несколько птиц. Однажды 
наш квартирмейстер обвинил одного капрала в том, что тот украл у него голубя; 
капрал отвергал обвинение и утверждал, что голубь принадлежит ему. Мне пришлось 
проводить разбирательство. Я спросил у обеих сторон, квартирмейстера [39] и 
капрала, всегда ли голубь, получив возможность, летит именно в свою голубятню; 
они подтвердили сей факт. Тогда я приказал в течение суток держать птицу в 
батальонном помещении для суточного наряда. В десять часов следующего дня я 
выпустил голубя; об инциденте слышал весь батальон, и примерно 800 человек 
вышли на удобные позиции посмотреть, что же произойдет. Голубь несколько минут 
кружил над казармами, а потом полетел прямо в мою голубятню и остался там! 
Результат признали обе стороны, и квартирмейстер снял свое обвинение. 

Весной 1934 года мой батальон размещался в Пуне на юге Индии; оттуда, присвоив 
мне звание полковника, меня перевели в штабной колледж в Кветте на должность 
главного инструктора. Там мы счастливо прожили три года, исключая время 
землетрясения в мае 1935 года, а затем я принял командование 9-й пехотной 
бригадой в Портсмуте. По прибытии в Англию у нас было два месяца отпуска. Дэвид 
находился в подготовительной школе в Хиндхеде, и мы с женой отправились на 
автомобиле в Озерную область на севере Англии навестить друзей. Она казалась 
слабее, чем обычно, и быстро уставала, но всегда оставалась жизнерадостной и 
счастливой. После поездки, в конце августа, мне нужно было ехать с бригадой в 
лагеря в Солсбери, и я отправил Бетти и Дэвида отдохнуть у моря до окончания 
его школьных каникул. 

Однажды на пляже какое-то насекомое укусило Бетти в ступню. Она не могла 
сказать, что это было за насекомое, и нам так и не удалось этого выяснить. 
Ночью нога начала опухать и болеть, позвали доктора, тот немедленно отправил ее 
в местную сельскую больницу и вызвал меня. Состояние ее ухудшалось, боль 
усиливалась; наконец наступил момент, когда боль стала слишком сильной, ей 
постоянно делали уколы, и она редко приходила в сознание. К этому времени я 
въехал в наш дом в Портсмуте; у Дэвида начались занятия в школе в Хиндхеде. Я 
использовал каждую возможность, чтобы быть с Бетти; временами ей становилось 
полегче, а иногда совсем плохо. Меня часто вызывали ночью, и я ехал на 
автомобиле в Бернхэм-он-Си, так что выучил на дороге каждый поворот. Яд 
медленно поднимался по ноге. Наступил день, когда доктора сочли, что 
единственным выходом из положения является ампутация; я согласился и получил 
надежду. Но операция не [40] принесла облегчения, ничто не могло остановить 
дальнейшего продвижения яда, нам оставалось только ждать. Доктора делали все 
возможное, уход был обеспечен наилучший, однако сепсис остановить не удалось. 
Бетти скончалась 19 октября 1937 года на моих руках. Во время болезни я часто 
читал ей, преимущественно из Библии. Последнее, что она услышала, за несколько 
минут до смерти, был 23-й псалом. 

Я похоронил ее на кладбище в Бернхэм-он-Си. Дэвида на погребении не было, я 
также ни разу не позволил ему увидеть мать страдающей и медленно умирающей. Это 
было выше моих сил. Ему исполнилось только девять, и в школе он чувствовал себя 
хорошо; после похорон я поехал к нему и сам все сказал. Возможно, это 
неправильно, но я поступил так, как подсказывало мне сердце. 

Побыв немного с Дэвидом, я вернулся в Портсмут, в дом, который должен был стать 
нашим общим домом; много дней я провел там один, не желая никого видеть. Я был 
полностью раздавлен: начал раздумывать, чем же я заслужил столь страшный удар, 
и не находил ответа; душа в тоске восставала против такой очевидной 
несправедливости. Мне казалось, я нахожусь в кромешной тьме, силы покинули меня.
 У меня оставался Дэвид, но он был не со мной. 

Постепенно я начал осознавать, что пути Господни неисповедимы и человек не 
должен жаловаться, как бы тяжелы сначала ни казались ему испытания. У меня есть 
обязательства по отношению к другим, например к моей бригаде. Я понял, что 
должен продолжать делать свою работу. Следовало подумать также и о Дэвиде; 
теперь на свете нас только двое, и его нужно регулярно навещать в школе и 
хорошо заботиться о нем в каникулы. 

И через несколько недель я снова начал жить. Меня очень поддержал мой начальник 
оперативно-разведывательного отдела штаба бригады майор Ф. В. Симпсон; он был 
надежной опорой и взял на себя все, что мог. «Симбо» служил у меня начальником 
штаба, когда я после Дюнкерка принял корпус, и стал моим заместителем в 
Имперском генеральном штабе. Со временем он превратился в одного из самых 
компетентных и умелых штабных офицеров нашей армии, сейчас генерал сэр Фрэнк 
Симпсон в отставке. С помощью Симпсона и других друзей я восстановился. [41] 

В раннем детстве воспитанием Дэвида практически полностью занималась мать, ему 
даже как будто не нравилось, если я вмешивался в этот процесс. Он был с 
характером, и мать всегда уступала ему. Помня о моем детстве, мы планировали, 
что я возьму на себя ведущую роль в его воспитании, когда он пойдет в школу. 
Наш план уже вступил в действие, но теперь его мать неожиданно умерла. Нам 
нужно было научиться жить вдвоем по-новому, прежние проблемы скоро перестали 
существовать, и он перенес на меня всю свою любовь. Несколько раз мы вместе 
весело проводили каникулы и стали близкими друзьями. Когда Бетти умерла, ему 
было девять лет, мне — пятьдесят.