Мои друзья радовались, что я снова начал нормальную жизнь, а некоторые даже 
поговаривали о моей новой женитьбе. Они плохо понимали, о чем говорят. Я не 
верю, что человек может любить дважды, по крайней мере, так, как любил я. 

Теперь я был одинок, исключая время школьных каникул, когда со мной был Дэвид, 
и я полностью погрузился в работу. Моя 9-я пехотная бригада стала лучшей в 
Англии, в учебных боях нам не мог противостоять никто. В 1937 и 1938 годах 
военное министерство выбирало нас для специальных учений и испытаний, в общем, 
мы часто находились на виду. 

После окончания войны в 1918 году я работал совместно и под руководством очень 
квалифицированных офицеров в штабных колледжах Кэмберли и Кветты. Благодаря 
усердной работе и приобретенному опыту командования я в заметной степени 
овладел своей профессией; это придало мне уверенности в том, что я способен 
справиться с большинством задач, которые могут встать передо мной. По всей 
вероятности, я был слишком уверен в себе и не скрывал этого. Однако меня 
частенько ставили на место, что, без сомнения, было полезно; мне не давали 
слишком часто выходить из повиновения и стать излишне властным. Полагаю, что к 
моменту, когда я в 1937 году принял командование 3-й бригадой в Портсмуте, 
худшее было позади; я усвоил урок, и попутный ветер дул мне в паруса. 

Я в основном жил один и научился концентрироваться. Эта способность 
сосредотачиваться и выделять главное из массы деталей теперь развилась во мне 
еще больше, вследствие страшного [42] одиночества, обрушившегося на меня после 
смерти жены. Я всего себя посвятил своей профессии. 

В Портсмуте я нажил серьезные неприятности с военным министерством и в какой-то 
момент оказался в весьма затруднительном положении. Вот как это случилось. 
Средства моего гарнизона нуждались в существенном пополнении, чтобы обеспечить 
необходимые усовершенствования в области социального обеспечения семей 
военнослужащих. Поэтому я решил сдать футбольное поле организатору ярмарки на 
время августовских банковских каникул; он предложил мне 1000 фунтов, и в конце 
концов я договорился с ним на 1500. Муниципальный совет Портсмута, узнав о моем 
плане, отказал в проведении ярмарки в этом месте. Тогда я нанес неофициальный 
визит лорд-мэру Портсмута и, в случае если он обеспечит прохождение через совет 
моего замысла, предложил ему 500 фунтов из этих денег для какого-нибудь 
дорогого его сердцу проекта; лорд-мэр согласился. Я заключил сделку, получил 
1500 фунтов, 500 передал лорд-мэру, а 1000 быстренько истратил на социальные 
нужды гарнизона. В это время слухи о моем предприятии дошли до военного 
министерства, и мне указали, что я нарушил правила сдачи в аренду принадлежащей 
министерству земли; там были готовы не придавать этому факту значения, если я 
немедленно сдам 1500 фунтов. Я ответил, что денег уже нет, и предоставил все 
квитанции. Разразился скандал. Из Солсбери ко мне приехал генерал-майор — 
начальник административно-хозяйственного управления Южного военного округа и 
объявил, что сей инцидент лишил меня всех шансов на продвижение по службе. 
Однако генерал Уэйвелл, командующий Южным военным округом, посмотрел на дело 
иначе; его даже позабавило, что я честно и открыто усовершенствовал гарнизонные 
удобства за счет военного министерства. Он поддержал меня и затеял по этому 
вопросу переписку между военным министерством и Солсбери. Папка с делом стала 
довольно пухлой. Потом меня неожиданно повысили, и я никогда больше ничего не 
слышал об этой папке. Но некоторое время я оставался притчей во языцех. 

В октябре 1938 года, прослужив в Портсмуте немногим больше года, я был 
переведен в Палестину и получил под командование несколько армейских частей в 
Северной Палестине, которые [43] участвовали в подавлении арабского восстания; 
моей задачей было организовать из них новую, 8-ю дивизию со штабом в Хайфе. 
Такая работа меня очень привлекала, я получил уже генерал-майора, несмотря на 
свои проступки в Портсмуте. Однако перемещение в Палестину означало, что я 
оставляю Дэвида, и мне пришлось поручить заботы о мальчике моим добрым друзьям 
в Портсмуте. С этих пор у него началась невеселая жизнь, поскольку уже вскоре 
после моего отъезда из Палестины, в 1939 году, началась война. До 1948 года мне 
не удавалось снова создать для него дом. На личность и характер решающее 
влияние оказывают два фактора: наследственность и окружающая обстановка. У 
Дэвида, без сомнения, была прекрасная наследственность: долгая череда его 
предков служила либо церкви, либо государству и честно исполняла свой долг. А 
вот условия жизни мальчика после смерти матери оставляли желать лучшего. В 
течение нескольких лет он часто проводил каникулы в детских лагерях. Только 
когда я отправился в Африку в августе 1942 года, он наконец поселился у майора 
Рейнольдса и его жены в Хиндхеде, и эти достойные люди воспитывали его и 
помогали формировать характер, пока я был на войне. Майор Рейнольдс руководил 
школой в Хиндхеде, где учился Дэвид; он уже давно был нам надежным другом, а с 
1942 по 1948 год здание его школы стало для меня с Дэвидом домом. Майор 
Рейнольдс умер в 1953-м. Многие мальчики обрели себя благодаря ему и его жене, 
и с его смертью страна лишилась настоящего человека. Я многим обязан им, как и 
Дэвид; они воспитывали его в сложные годы становления характера и заботились о 
нем, как о собственном сыне. 

Зимой 1938–1939 годов, сражаясь в Палестине, я получил сообщение, что меня 
назначили командовать 3-й дивизией в Англии. Это была регулярная дивизия со