Дети ходили за нами повсюду. "Дай смоку, камерад". Если им отказывали, они 
показывали пальцем на полувыкуренную сигарету и повторяли: "Немного смоку, 
камерад. Дай немного смоку". Но были среди них настоящие маленькие проходимцы, 
у которых имелась "ба-альшой сестра - бальшой сестра, красивый". 

В сам Архангельск мы могли попасть на пароме, переехав через реку. Это был 
почти полностью деревянный город, и несколько высоких бетонных зданий в центре 
торчали подобно островам в море деревянных домой и сараев. Город создавал 
впечатление запущенности и разрухи. Даже новые бетонные здания выглядели 
потрепанными и облупившимися. В стенах зияли выбоины, так как плохо 
схватившийся цемент отпадал кусками. 

Никто из нас раньше не видел такого количества дерева. Улицы были вымощены 
бревнами, которые могли выдержать свирепую зиму. Над всем этим витало противное 
зловоние, так как канализация была открытой и самой примитивной. Однако эта 
вонь смешивалась с запахом сосны, создавая странный аромат, пропитавший 
старинный город. За городом начиналась совершенно плоская "сельская местность", 
засыпанная толстым слоем опилок, в котором тонула нога. А дальше начинались 
бесконечные леса. Поэтому не удивительно, что порт являлся крупнейшим в мире 
центром экспорта леса. 

Большинство военных моряков и экипажи торговых судов считали жителей города 
дружелюбными, гостеприимными и веселыми, хотя и несколько подозрительно 
относящимися к офицерам союзников, потому что повсюду имелись свои комиссары. 
Они лишь изредка позволяли себе чуть расстегнуть крючки мундира. Власти не вели 
за нами слежку, однако имелось великое множество всяких ограничений. Нам 
следовало получать разрешение на самые странные вещи. Но было бы несправедливо 
осуждать русских за это. Летом 1942 года их армии продолжали отступать, битва 
за Сталинград была в самом разгаре. Немцы наступали на Кавказе, угрожая 
захватить нефтяные месторождения. Если будет захвачен Баку, то Советы будут 
обречены, так как лишатся единственного источника нефти. Откуда они будут ее 
получать? Уж явно не по арктическому маршруту. Того количества, которое мы 
доставили, хватит на полчаса войны. Если бы конвои прибывали каждую неделю, то 
дело обстояло бы иначе. Но по соглашению предусматривался один конвой в месяц, 
а после катастрофы с PQ-17 было крайне сомнительно, что следующий конвой будет 
отправлен до наступления темноты. 

Некоторые русские никак не могли поверить, что в составе конвоя PQ-17 числилось 
так много судов. Оглядываясь на жалкие остатки нашей торговой армады, мы и сами 
верили в это с трудом. Однако появлялись все новые моряки с потопленных судов, 
грязные, усталые и обмороженные. Они были живым свидетельством реальности 
происшедшего. 

Вежливость русских оказалась для многих из нас совершенным сюрпризом, так как 
многие прибыли в Россию с сильнейшими предубеждениями, считая русских ничуть не 
лучше фашистов. Моряки транспортов, увидев поднятые в их честь флаги, просто 
оторопели. Русские сумели создать впечатление, что все мы были гостями 
правительства, потому что доставляли столь нужные России военные грузы. Эта 
вежливость проявлялась во многих мелочах. Например, моряки военных кораблей и 
торговых судов союзников пользовались правом бесплатного проезда в трамваях 
Архангельска. В этих трамваях ни о какой норме посадки не шло и речи, в них 
садился каждый, кто мог зацепиться хотя бы пальцем. Запах внутри стоял 
неописуемый. Только раненым и беременным женщинам разрешалось садиться с 
передней площадки, но нам, как гостям, это тоже было позволено. Нас не просили 
платить за проезд, хотя большинство моряков все-таки это делало. В кино нас 
специально сажали в первые ряды, хотя при этом происходили забавные инциденты. 
Вспоминает сигнальщик Дуглас Блейми с "Паломареса ": "В поисках чего-то 
интересного мы заглянули в кино. Мы опоздали к началу сеанса, но купили билеты 
и поднялись на балкон. Фильм уже шел - какая-то русская военная драма. Мы вошли 
в зал и уселись на первые попавшиеся сиденья. Вдруг чьи-то руки схватили нас, 
выдернули из кресел и потащили вперед, к барьеру балкона. На какое-то мгновение 
мы испугались, что нас хотят сбросить в зал, но потом стало ясно, что нас всего 
лишь хотят усадить на почетный первый ряд!" 

Повсюду были видны мрачные напоминания тяжелых испытаний, которым подвергалась 
Россия во время войны. У дверей магазинов мы видели длинные очереди женщин, 
которые ждали не еду или сигареты, а хотели купить копии военных листовок, 
изображающие русскую женщину с ребенком под угрозой немецкого штыка. Что вообще 
могло заставить людей покупать военные листовки и плакаты? Переизбыток 
патриотизма? Мы этого никогда не узнали. 

С продовольствием дело обстояло очень плохо. Мы видели бесконечные очереди, 
стоящие возле общественных столовых, одна из которых располагалась в чудесной 
старинной церкви. Женщины держали с собой трехэтажные судки, в который 
помещался весь их убогий обед. Одна миска для супа, вторая для черного хлеба, 
третья для кусочка говядины или какого-нибудь другого мяса. Этот дневной рацион 
был слишком мал для английского завтрака даже во время войны, но эти бедняги 
раз в неделю должны были отдавать свою еду Красной Армии. Не удивительно, что 
все они выглядели голодными и тощими. Но, несмотря на все лишения, они