и выполнять более одного захода на бреющем смертельно опасно. В таких случаях 
следует промчаться над аэродромом и побыстрее сматываться.

Немцы приготовили неприятные контрмеры против подобных атак. Практически 
повсюду натыканы приманки. Иногда это бронированный паровоз, который окружают 
хорошо замаскированные зенитки. Они готовы обрушить на атакующий самолет 
смертоносный ливень огня. Многие пилоты погибли во время атаки вот таких внешне 
безобидных целей.

Обычно вылет на штурмовку завершается уничтожением штабного автомобиля (или 
французского гражданского? ) или какой-то другой цели, которой хватит наших 
пуль. Если мы пытаемся сыграть по-крупному, атаковав аэродромы, то получаем 
достойный ответ. Наши первые потери пришлись именно на такие операции. Мотор 
«Спитфайра» охлаждается специальной жидкостью — гликолем, который находится в 
небольшом бачке под винтом. Бак с гликолем и радиатор крайне уязвимы для огня с 
земли. Единственная пуля, попавшая в них, приводит к тому, что мотор загорается 
или через несколько минут заклинивает. Я глубоко ненавидел подобные вылеты. 
Даже если не считать зенитки, нам приходилось идти на риск полета над 
неизвестной территорией, не зная точно высоты облаков. Все это было слишком 
опасно по сравнению со скромными результатами операций. В последующие 3 года 
сотни летчиков-истребителей погибли в ходе больших и малых операций по 
штурмовке. К концу 1943 года, когда я завершил свой оперативный цикл, мне 
удалось переговорить с начальством в штабе 11-й авиагруппы. Мои резкие 
возражения были приняты во внимание, после чего штурмовки над территорией 
Франции были прекращены, если не считать совершенно особых случаев.


* * *

В Тангмере сменилось командование. Вскоре после Бадера прибыл полковник Вудхолл.
 Оба вместе служили в Даксфорде, где команда Вудхолл-Бадер заслужила высокую 
репутацию. Хотя полковник был ветераном Первой Мировой, он вполне освоил 
современные методы управления авиацией. Более того, за годы, проведенные в 
Тангмере и потом на Мальте, Вудхолл показал себя лучшим офицером наведения 
истребителей во всех Королевских ВВС.

Некоторые офицеры наведения обладали способностями и темпераментом, которые 
позволяли им добиться полного взаимопонимания с летчиками, находящимися в 
воздухе. Другие этого не имели. Нас очень часто раздражал один напыщенный тип 
(не в Тангмере), который всегда действовал, как шоумен на эстраде. Это были его 
истребители. Это он сбил 3 вражеских самолета во время последнего дежурства. Он 
радостно вопил «Тэлли-хо!», откидываясь на спинку кресла и размахивая руками. 
Все, что оставалось пилоту, это нажать гашетку. Он ухитрялся создать настоящий 
эффект присутствия даже с помощью передатчика. Если бы позволяли размеры кабины,
 пилот наверняка вытянулся бы по стойке смирно, выслушивая ценные указания.

На другом конце шкалы находился богатый фат из Вспомогательной авиации, 
которого я назову Дэвидом. Он ездил в дорогом автомобиле, носил рубашки с 
монограммами, а его мундир был подбит неизменным красным шелком. Если утро было 
хмурым и не обещало больших событий, он передавал бразды правления своему 
помощнику и отправлялся в кровать в задней комнате центра управления. Его 
следовало будить, только если на планшете появлялась отметка. Тогда начинал 
звонить телефон, стоящий рядом с кроватью. Дэвид снимал трубку.

«Неизвестный самолет возле Шербура, сэр», — сообщал его помощник.

«Высота?» — спрашивал Дэвид.

«Около 20000 футов, сэр».

«Неплохо бы поднять звено. Курс 190, ангелы 23», — приказывал Дэвид.

Потом следовал красочный диалог между возлежащим офицером управления и его 
помощником.

«Красное звено в 5 милях от бандита, сэр».

«Хорошо», — отвечал Дэвид.

«Они атакуют, сэр».

И немного позднее:

«Сбитый Ju-88 загорелся и упал».

«Великолепно. Будьте любезны, пришлите мне чаю».

Зато гулкий бас Вудхолла, гремящий в наушниках, придавал пилотам спокойствие и 
уверенность. Когда мы были глубоко над французской территорией и он говорил в 
свой микрофон, создавалось впечатление, что этот человек вместе с нами в