Вскоре после этого снова вмешалась земля:

«Ваши намерения, Салага?»

Ответом было молчание. Бадер повернул свой «Спитфайр» на юг. Под нами мелькнул 
Бичи-Хед, через 10 минут мы пересечем французское побережье.

«Салага, снова спрашиваю, каковы ваши намерения? Комендант авиабазы хочет 
знать».

Это уже был приказ, игнорировать который было нельзя.

«Скажи ему, что звено Салаги, 2 самолета, намерено совершить небольшую прогулку 
над Ла-Маншем. Ничего особенного, обычный рутинный поиск. Конец связи».

Офицер управления полетами передал эту информацию дальше, но через несколько 
секунд снова вышел в эфир:

«Салага, вам запрещено продолжать полет. Вы должны немедленно вернуться. Я 
повторяю, немедленно возвращайтесь. Поняли?»

Бадер сказал, что все понял, и выпустил такую тираду, что офицер управления 
должен был оглохнуть. Как себя чувствовали девочки у планшетов в центре 
управления — не знаю, ведь динамики были включены. Но мы повернули назад и 
снова нырнули под облака, чтобы увидеть берега Сассекса.

«Пристраивайся сзади, Джонни. Я покажу, что следует делать, когда у тебя на 
хвосте „мессер“. Резко вверх, крутой вираж. Еще круче. Мы всегда можем 
развернуться внутри его виража. („Бу-бу-бу“, изображающее пулеметную очередь.) 
Все просто. Как на блюдечке, не так ли? Повторим».




Глава 6.

Авиакрыло Тангмера


Мы начали проводить полеты на малых высотах над французской территорией. Эти 
операции были известны под кодовым названием «Ревень», или попросту штурмовка. 
Идея заключалась в том, чтобы использовать преимущества, которые предоставляют 
низкая облачность и плохая погода. Звено «Спитфайров» должно было пересечь 
побережье и, держась ниже облачного слоя, атаковать любые подходящие цели: 
автоколонны, поезда, самолеты на земле, сосредоточения войск и так далее. 
Обычно для таких полетов вызывали добровольцев, но лишь немногие пилоты 
предпочитали действия на бреющем нормальным воздушным боям. Подавляющее 
большинство летчиков полагало, что дивиденды, которые принесли многочисленные 
вылеты на штурмовку, совершенно не оправдали понесенные при этом потери.

Прежде всего, нам приходилось сражаться с погодой. Обычно нижний край 
облачности находился на высоте менее 1000 футов, и наши «Спитфайры» сразу после 
взлета оказывались в серой дымке. Следующие несколько минут пилотам приходилось 
гадать, на какой высоте идут облака над французской территорией. Выскакивать из 
облаков рекомендовалось только над равнинами, но даже там можно было в любой 
момент натолкнуться на небольшой холмик высотой пару сотен футов, который 
представлял серьезную опасность. Если видимость не улучшалась, когда стрелка 
альтиметра показывала 500 футов, мы снова поднимались вглубь тучи, и спектакль 
отменялся.

Поэтому во время вылетов на штурмовку было очень трудно вести себя хладнокровно 
и расчетливо. Итак, пара истребителей в сомкнутом строю пролетела в густом 
облаке 50 миль, держась на высоте 2000 футов. Наступает время снижаться, так 
как мы вышли в район цели. По крайней мере, должны выйти, если мы выдержали 
правильный курс и ветер не переменился. Мы убавляем газ, и «Спитфайры» начинают 
плавно снижаться. Обороты не меняются, но в туче мотор гремит как-то особенно 
громко, а ручка управления дрожит у тебя в руке. С облегчением ты видишь в 
нескольких футах от себя ведомого. Он внимательно следит за тобой, чтобы 
повторить каждый твой маневр. Ведь если он потеряет тебя в этой клубящейся 
серой мути, ему придется самому вести самолет вслепую. Мы продолжаем снижение. 
Курс верный? Не окажется ли земля выше, чем хочется, в том месте, где мы 
выскочим из туч? Зенитки? Альтиметр показывает 600 футов, и ты краем глаза 
замечаешь мокрый унылый пейзаж, поля, изгороди, домики. Ты словно оказываешься 
под перевернутой чашей. Ее полупрозрачные стенки из дождевых струй кажутся 
опасно близкими.

Тут же возникает легкая зенитка. Гиббс говорил, что вдалеке от хорошо 
защищенного побережья система ПВО резко ослабевает. Однако почему-то каждый раз 
немецкие зенитчики начеку и ждут нас. Аэродромы всегда прикрыты очень надежно,