уничтожении 2698 вражеских самолетов, хотя, согласно немецким хроникам, в 
действительности были сбиты только 1733 самолета. Таким образом, можно считать, 
что в ходе Битвы за Англию наши пилоты преувеличили свои достижения почти на 
50%. Интересно отметить, что заявления немецких летчиков-истребителей были 
гораздо менее точными. За этот же период они «сбили» не менее 3058 самолетов 
Королевских ВВС, хотя наши действительные потери составили всего 915 самолетов. 
Таким образом, немецкие летчики преувеличивали свои успехи более чем в 3 раза.

Почему имели место такие расхождения между заявлениями пилотов и 
действительными потерями, понесенными неприятелем? В ходе Битвы за Англию 
измученные офицеры разведки почти не имели времени проверять и перепроверять 
рапорты летчиков. Наши уставы предписывали считать вражеский самолет 
уничтоженным в том случае, если было видно, как он упал на землю, или пошел 
вниз, загоревшись, или его пилот выпрыгнул с парашютом. Но горящие обломки 
одного самолета или белый купол одного парашюта бросаются в глаза слишком 
многим пилотам, когда на пятачке в пару миль крутятся десятки самолетов. В то 
время лишь немногие из наших «Спитфайров» и «Харрикейнов» были оснащены 
фотопулеметами. Это создавало дополнительные сложности при подтверждении побед. 
Сами же пилоты летали и дрались слишком часто, чтобы писать точные и детальные 
рапорты.

Не может быть сомнений, что сложная и запутанная картина воздушного боя 
приводила к тому, что заявления пилотов дублировались. Впрочем, командование 
мудро решило не слишком беспокоиться о точном числе уничтоженных вражеских 
самолетов. Большие потери понесли Люфтваффе или нет, однако налет был отбит.

Каждый летчик-истребитель на себе испытал стремительный переход от безумной 
суматохи воздушного боя к опасному одиночеству в кажущемся пустым мире. Небо — 
это нечто великое. Его горизонты бесконечны, и человек кажется ничтожной 
букашкой в его просторах. Я на собственном горьком опыте узнал, что небо может 
быть буквально забито сотнями крутящихся «Спитфайров» и «Мессершмиттов». 
Раскрылись два или три белых цветка парашютов и медленно идут к земле. Крыло 
«Харрикейна», а может быть, и «мессера», плавно вращается, словно опавший лист. 
Где-то вдали рваный хвост черного дыма протянулся дугой через весь небосвод. А 
выше, под самым солнцем ярко сверкают искорки кабин немецких истребителей.

И все это время радио не умолкает ни на мгновение. Крики, ругательства, вопли 
отчаяния, резкие приказы. Ты выбираешь противника. Пытаешься занять выгодную 
позицию. Сзади все чисто! Пули из твоих 8 пулеметов врезаются в брюхо 
вражеского самолета. Он начинает дымить. Но тут сверкающая трасса проносится 
над самой твоей кабиной, и ты бросаешь истребитель в крутой вираж. Теперь у 
тебя двое противников: «мессер» у тебя на хвосте, и второй, гораздо более 
беспощадный — ужасные перегрузки. Через плечо ты видишь угловатый рубленый 
силуэт немецкого истребителя и рвешь ручку на себя еще сильнее. «Спитфайр» 
недовольно упирается и буквально трещит по всем швам. Тебя с силой вдавливает в 
кресло, в глазах темнеет, и ты перестаешь различать окружающее. Но ты терпишь, 
так как на кону твоя собственная жизнь. Кровь превращается в нечто свинцовое и 
стекает к ногам. Ты отключаешься! Когда самолет выходит из виража, перед 
глазами плавает какой-то серый нереальный мир. Ты начинаешь осторожно набирать 
высоту. За это время ты провалился довольно низко, и твой противник куда-то 
пропал. Теперь ты остался совершенно один на своем кусочке бескрайнего неба. 
Вверху прозрачная голубизна, а внизу — разноцветный пестрый ковер.

Меня сильно беспокоило мое правое плечо. В то время я не знал, что вывих, 
полученный во время мачта по регби в 1938 году, был вправлен плохо, а аварийная 
посадка в Силенде еще больше ухудшила положение. Разболелся старый перелом 
ключицы. Мне приходилось надевать ремни парашюта с большой осторожностью, так 
как плечо жутко болело. Не меньше проблем создавали привязные ремни. Я начал 
подкладывать шерстяной шарф под куртку, чтобы защитить плечо. Но проблемы не 
ограничились плечом. Временами пальцы становились холодными и безжизненными, я 
их практически не чувствовал. Наши «Спитфайры» имели полотняные элероны, они 
создавали ощутимое давление на ручку управления на виражах, что еще больше 
ухудшало состояние моего плеча. Тогда мне приходилось удерживать ручку левой 
рукой, но когда рядом оказывался командир или Кен, мне приходилось тут же брать 
ее правой, так как пилотировать «Спитфайр» одной рукой почти невозможно. Я даже 
начал учиться сажать «Спитфайр» левой рукой, но это оказалось слишком 
рискованно. Я мог ошибиться и зайти с превышением высоты, но в этом случае уже 
не успевал двинуть левой рукой сектор газа, чтобы зайти на второй круг.

Мне очень хотелось избежать официального визита к врачам. Каждый день 
становился новым шагом в сближении с ветеранами эскадрильи. Официальный 
«Джонсон» постепенно сменился более фамильярным «Джонни». Я жаждал показать 
себя в бою, чтобы чувствовать себя на равных с этими людьми. Но жизнь вносит 
свои коррективы в амбициозные планы.

Я помнил, что перед тем как вернуться в регби, мне пришлось пройти длительный 
курс лечения прогреванием и массажа. Может быть, это снова поможет?

В клубе я подошел к молодому врачу, старшему лейтенанту с буквами VR на 
лацканах куртки. Он сразу стал озабоченным, когда я рассказал о своих проблемах.