По отношению к этим двум вновь прибывшим сотрудникам я вскоре почувствовал 
уважение, которое не мог проявить к их предшественникам. Синклер, хотя и не был 
особенно одарен умственными способностями (он никогда и не претендовал на это), 
был гуманным, энергичным и настолько прямолинейным человеком, что нельзя было 
не восхищаться им. Истон - фигура совершенно иного склада. При первом 
знакомстве он производил впечатление человека, что-то невнятно бормочущего, но 
это впечатление было опасно обманчивым. Его сила заключалась в исключительно 
ясном уме, вместе с тем коварном и изворотливом. Представляя их время от 
времени в качестве своих противников, я невольно сравнивал Синклера и Истона с 
дубинкой и рапирой. Я не боялся дубинки - от нее можно легко увернуться, но от 
блеска рапиры Истона у меня пробегал холодок по спине. Мне было суждено много 
поработать с ним. 

Перед этими назначениями была предпринята серьезная попытка поставить всю 
организацию на здоровую основу. Я уже говорил, что до войны служба строилась на 
случайных и опасных дилетантских принципах. Не было правильной системы подбора 
кадров, их подготовки и продвижения по службе, а также обеспечения после выхода 
в отставку. Шеф брал всех, кого мог, и там, где мог, и все контракты о найме на 
работу могли быть прерваны в любое время. При таких условиях было невозможно 
обеспечить регулярный приток новых кадров нужного уровня. Неудивительно, что 
личный состав службы был неоднороден по качеству: встречались и хорошие 
работники, и равнодушные, и просто плохие. 

Война явилась для СИС суровым пробуждением. Потребовалось значительно расширить 
состав службы, и многие способные люди прошли через ее ряды, оставив после себя 
полезные идеи. Но укрепление службы было достигнуто лишь в результате ряда 
импровизаций в условиях напряженной обстановки военного времени. Почти все, что 
было сделано, могло быть сделано лучше, если бы было время для размышлений. 
Теперь такое время пришло. Окончание войны в Европе сократило потребность в 
немедленных результатах, но правительство еще помнило заслуги разведки. Поэтому 
было важно использовать оставшиеся месяцы 1945 года, чтобы создать новую 
структуру службы, пока правительство не успело снова погрузиться в летаргию 
послевоенного времени. Сам шеф, несомненно, мыслил в этом направлении. И когда 
ему сообщили, что идея перестройки находит значительную поддержку в службе, он 
назначил комитет для подготовки предложений по этому вопросу. Так называемый 
комитет по реорганизации СИС начал свои заседания в сентябре 1945 года. 

Зачинщиками движения за перестройку были Арнольд-Форстер и капитан 1 ранга 
Хастингс, ответственный и влиятельный сотрудник государственной школы 
кодирования и шифровального дела. Хотя Хастингс и не являлся сотрудником СИС, 
он был законно заинтересован в ее деятельности, так как война показала 
необходимость тесной связи между шифровальщиками и СИС. Его назначение в состав 
комитета внесло свежую струю в наши дискуссии. Политические нужды службы в 
комитете должен был обеспечить Дэвид Футмен, а полковник Кордо представлял 
секции "Джи". Меня также пригласили принять участие в этом деле, и не по 
причине каких-либо особых способностей к комитетской работе (я ненавидел ее), а 
потому, что, за исключением Вивьена, я был самым старшим офицером в службе по 
вопросам контрразведки. Нашим секретарем назначили Эльюрида Денна, аккуратного, 
если не сказать пунктуального, человека, на абсолютную беспристрастность 
которого можно было положиться, так как его уже ожидало теплое местечко в 
нефтяной компании "Шелл". Большинство из нас хотело, чтобы председателем 
комитета был Арнольд-Форстер. Не говоря о его силе воли, энтузиазме и ясном, 
уме, он, как старший офицер при шефе, лучше, чем кто-либо из нас, знал 
организацию службы в целом. Однако шеф, подозрительно относившийся к 
способностям Арнольда-Форстера и желавший удержать любое предложение о реформе 
в разумных границах, подготовил для нас сюрприз. К нашему крайнему удивлению, 
он объявил, что председателем будет Морис Джеффс, начальник отдела паспортного 
контроля министерства иностранных дел. Будучи чиновником, ответственным за 
выдачу виз, Джеффс имел контакты с нашими контрразведчиками. Однако в отношении 
общего знания секретной службы, ее возможностей и ограничений ему нечем было 
похвастаться. Что касается его способностей, то не думаю, что он претендовал на 
нечто большее, чем на роль хорошего, хотя и бесцветного, администратора. Но 
делать было нечего. Шеф сказал свое слово. 

Говоря о бесцветности Джеффса, я должен пояснить, что применяю этот термин в 
чисто переносном смысле. За несколько лет до образования нашего комитета он 
оказался жертвой удивительного случая. Доктор, делавший ему прививку против 
какой-то болезни, перепутал вакцину, и в результате лицо Джеффса приобрело 
странный фиолетово-синий оттенок. Несчастье, очевидно, оказалось непоправимым, 
и Джеффс так и остался с лицом цвета пушечного металла. Во время поездки в 
Вашингтон этот малый был страшно оскорблен, когда администрация одного отеля 
пыталась отказать ему в комнате, приняв его за цветного. Говоря по 
справедливости, Джеффс мало вмешивался в ход прений и никогда не злоупотреблял 
своими полномочиями председателя. Его нельзя было не любить, и вскоре мы 
привыкли видеть его во главе стола. 

В течение последующих месяцев комитет отнял у меня много времени. Наши 
рассуждения стали безнадежно академичными и не заслуживают подробного описания. 
Но некоторые замечания могут пролить свет на отдельные общие проблемы, которые