немедленно доложить об утере книги источников начальнику службы. Мне удалось 
убедить Билла повременить несколько дней. Мое беспокойство росло. Я сомневался, 
чтобы шеф положительно оценил мое исключительное рвение по штудированию 
источников, тем более что это привело к утере тома, изучение которого не 
входило в сферу моей деятельности. 

Сгущающиеся тучи внезапно рассеялись. Билл позвонил и принес мне "глубокие 
личные извинения". Оказалось, одна из его секретарш, занимавшаяся этими книгами,
 в целях экономии места на полке объединила два тома в один. Потом секретарша 
заболела гриппом и несколько дней отсутствовала. Когда она вышла на работу, 
Вудфилд спросил ее о книге, и секретарша все объяснила. Я милостиво принял 
извинения и предложил Биллу встретиться вечером, что мы и сделали, потопив 
мучительное воспоминание в потоке розового джина. 




Глава IV.

Английский и союзнический разведывательный комплекс.


Каугилл любил семейную атмосферу, поэтому жизнь и работа в пятой секции 
протекали в теплой, даже слишком уютной обстановке. Офицеры и секретари сразу 
же после поступления в секцию начинали называть друг друга по имени. Порой 
казалось, что в один прекрасный момент все сотрудники вдруг усядутся за игру в 
карты. Иногда это досаждало, но здесь была и своя профессиональная выгода. 
Никогда не составляло труда узнать, чем заняты твои коллеги: что знал один, 
становилось известно всем. Такая обстановка предоставляла мне полную свободу 
передвижения. Каугилла не интересовало, когда и как выполнена работа. Важно, 
чтобы она была сделана. Он не учинял мелочных расспросов относительно 
количества обработанных документов, которые шли потоком. Это означало, что я 
практически в любое время мог отправиться в Лондон под предлогом развития 
контактов с секциями СИС в Бродвей-билдингс, с МИ-5 и другими государственными 
учреждениями, заинтересованными в нашей работе. У меня вошло в обычай совершать 
такие поездки раз в неделю. Я брал с собой портфель, набитый документами, и 
длинный список визитов. Я также добровольно соглашался на ночные дежурства в 
Бродвее раз или два в месяц. Это было полезное занятие, так как телеграммы, 
поступавшие ночью со всех уголков мира, проливали дополнительный свет на 
деятельность службы (одно дело, к которому имели доступ сотрудники, дежурившие 
ночью, было для меня особенно ценным. Оно содержало телеграммы английской 
военной миссии в Москве, направляемые по каналам СИС. - Прим. авт.). 

Бродвей представлял собой мрачное здание со множеством деревянных перегородок и 
окнами с матовыми стеклами. Восемь этажей обслуживал один допотопный лифт. В 
один из моих первых визитов я оказался в лифте с каким-то сотрудником, с 
которым лифтер обращался особенно почтительно. Незнакомец бросил на меня 
быстрый взгляд и отвернулся. Он был хорошо сложен, хорошо одет, но больше всего 
меня поразила его бледность: бледное лицо, бледные глаза, серебристо-светлые, 
редеющие на макушке волосы. Когда он вышел на четвертом этаже, я спросил, кто 
это был. "Что вы, сэр? Это же шеф!" - ответил лифтер с некоторым удивлением. 

В то время я очень мало знал о шефе. Его звали Стюарт Мензис (генерал-майор 
Стюарт Мензис - начальник СИС с 1939 по 1953 год. - Прим. авт.), звание - 
полковник. Его кабинет находился на четвертом этаже. Бумага, на которой он 
писал, была ярко-голубого цвета. Пользовался он только зелеными чернилами. 
Почерк у него был ужасный. До того как стать начальником СИС, он возглавлял 
четвертую секцию, которая занималась военной разведкой. Его официальным 
обозначением были буквы "CSS", но в переписке между Бродвеем и зарубежными 
резидентурами он мог обозначаться любыми тремя буквами в алфавитной 
последовательности: "ABC", "XYZ" и т. д. В правительственных кругах вне СИС его 
всегда называли "С". Это обозначение осталось со времен капитана 1 ранга 
Мэнсфилда Каммингса, первого начальника секретной службы в ее современном виде. 
Таков был объем моих сведений о шефе во время первой встречи с ним в лифте. В 
дальнейшем мне пришлось узнать его гораздо лучше. Спешу сказать, что, 
оглядываясь назад, я вспоминаю его с симпатией и уважением, хотя вовсе не за те 
качества, которыми гордился он сам. 

Помимо Фенвика, приятного, но бездеятельного бизнесмена, который пассивно 
руководил резидентурами в Мадриде, Лиссабоне, Танжере и Гибралтаре, первым, с 
кем я установил контакт в Бродвее, был один из ближайших друзей шефа - Дэвид 
Бойл. Он ведал реализацией информации, добываемой при вскрытии дипломатической 
почты, и обеспечивал сохранение тайны при работе с этой информацией. 
Поговаривали, что Бойл очень близок к шефу и оказывает влияние на политику 
службы. Я был решительно настроен против него, так как наслышался о нем плохого.
 Его прозвали "пресмыкающимся Иисусом". Мои первые впечатления, пожалуй, 
подтвердили ходившие о нем слухи. Бойл в избытке обладал теми качествами, 
которые мне были особенно неприятны. Несправедливо называть его, однако, 
эгоистичным и тщеславным снобом. Бойл умел добиваться расположения 
ответственных работников министерства иностранных дел, чем я вскоре стал