восхищаться. Кроме того, для меня имела большое значение его неспособность 
оценивать разведывательные материалы, которые проходили через его руки. И хотя 
Бойл был более чем вдвое старше меня, он все больше стал полагаться на мое 
мнение. В свою очередь я отвечал ему всеми внешними проявлениями уважения. Наши 
личные отношения, несмотря на всю их нелепость, складывались неплохо. Они 
оказались для меня весьма ценными, потому что среди мелочей и сплетен, 
заполнявших дипломатические вализы, иногда попадались настоящие перлы 
информации. Бойл, конечно, никогда не претендовал на право пользоваться 
зелеными чернилами: он писал фиолетовыми. 

Через Бойла я познакомился со знаменитым полковником Клодом Дэнси. До войны он 
создавал так называемую организацию "Z", задуманную для проникновения в 
Германию с баз в Швейцарии. После падения Франции каналы связи системы "Z" 
катастрофически пострадали. В Швейцарии Дэнси оставил для продолжения работы 
способного офицера по фамилии Ван дер Хойфел, который, как говорили, был из 
графского рода Священной Римской империи. Да простит он мне, если я неправильно 
передаю его фамилию графически и фонетически, но смею утверждать, что здесь я 
далеко не одинок. Когда однажды мы условились с ним пообедать в ресторане 
"Гаррик", портье с трудом понял, кого я хочу видеть. "О-о-о! - воскликнул он 
наконец. - Вы имеете в виду господина Ванувла?" И показал мне, где его найти. 

Я уже говорил, что Дэнси весьма критически относился к целесообразности 
контрразведки и был известен своей воинственностью. Меня поэтому удивила его 
учтивость. Впоследствии я узнал, что Дэнси внешне всегда учтив, а свою 
желчность предпочитает проявлять на расстоянии - по телефону или на бумаге. 
Лучше всего с ним было воевать в его собственном кабинете. Личная встреча как 
бы охлаждала его, и с ним можно было разумно беседовать. Уловив это свойство, я 
перестал испытывать трудности с Дэнси, за исключением тех случаев, когда 
приходилось с каменным лицом слушать, как он высмеивает босса моего босса - 
Вивьена. К счастью, наши дороги скрещивались нечасто, поскольку он учтиво 
вычеркнул меня из списка своих противников. 

С Вивьеном я старался видеться как можно чаще. Для непосредственных 
практических целей он был бесполезным человеком, так как смертельно боялся 
Дэнси и даже своего подчиненного - Каугилла. Вивьен, однако, был, пожалуй, 
умнее обоих и обладал склонностью к размышлениям, а посему пускался в долгие, 
пространные рассуждения об истории СИС, ее политике и личностях, а также об 
отношениях между СИС и МИ-5. Он был сторонником корректного стиля работы, и из 
ею "проповеди" я узнал гораздо больше о сложностях государственной машины, чем 
мог бы добиться от нетерпеливых сторонников "немедленных результатов" вроде 
Дэнси и Каугилла. Вначале я плохо представлял, чем мне может помочь Вивьен в 
моем стремлении получить один пост в СИС, которого я больше всего жаждал. 
Каугиллу позже пришлось горько пожалеть о своей преждевременной оценке Вивьена 
как ничтожества. 

От Бродвей-билдингс через Сент-Джеймс-парк до помещения МИ-5 на 
Сент-Джеймс-стрит - рукой подать, однако разница в стиле работы была 
значительной. Даже вход в помещение МИ-5 производил более благоприятное 
впечатление, чем тусклый холл в Бродвее. Это впечатление не покидало вас и 
наверху. Кабинеты выглядели как кабинеты. Насколько мне известно, там не 
строили никаких "крольчатников", которые так изуродовали Бродвей. Столы не были 
завалены бумагами: несколько опрятных дел, готовых к работе, - и все. Это имело,
 конечно, свои недостатки. В пятой секции мы обычно жаловались на излишние 
подробности, которыми сотрудники МИ-5 находили время начинять свои длинные 
письма. По крайней мере, некоторые подробности не оправдывались содержанием 
документа. Тем не менее, в МИ-5 чувствовалась профессиональная компетентность, 
с которой Бродвей не мог сравняться. Возможно, МИ-5 и имела раздутый штат, на 
что часто сетовал Каугилл, но зато там большинство офицеров знало, что им надо 
делать и как делать, чего нельзя было сказать о многих сотрудниках в Бродвее. 

Но так было не всегда. После падения Франции МИ-5 столкнулась с ситуацией, к 
которой оказалась совершенно неподготовленной. Речь идет о периоде, когда 
широко распространялись слухи о немецкой "пятой колонне" в Англии. В течение 
многих месяцев после Дюнкерка полиция и МИ-5 были завалены сообщениями о 
световой сигнализации, таинственных незнакомцах, о речи с иностранным акцентом, 
подслушанной в кабачке, и т. д. Это дезорганизовало всю работу. Я впервые 
посетил МИ-5 с капитаном 3 ранга Питерсом осенью 1940 года, когда МИ-5 временно 
размещалась в Уормвуд-Скрабс (одна из лондонских тюрем. - Прим. пер.). В делах 
царил полный беспорядок. Кипы непрочитанной корреспонденции валялись на полу, и 
сотрудники растерянно признавались, что им не прочитать и десятой доли, не 
говоря уже об ответах. К счастью, все эти письма оказались никчемными: немецкой 
"пятой колонны" в Англии не существовало. 

Навести порядок в этом хаосе поручили некоему Хорроксу. Его привлекли (кажется, 
из Сити) специально для этой цели. Через год работы он мог утверждать, что 
добился успеха. Хоррокс занимался общими административными вопросами, меня же 
особенно интересовали архивы. Архив МИ-5 находился в новом помещении, 
занимавшем часть дворца Бленхейм, и вызывал восхищение после неопрятных 
лабиринтов Вудфилда в Сент-Олбансе. Любые сведения можно было легко найти в 
аккуратно ведущихся делах и карточках-указателях. Хватало и архивных работников,