глубоко вздохнул и повернул ключ в замке. Дверь распахнулась, будто от взрывной 
волны. Трое плотно сложенных мужчин влетели в комнату с криками "Полиция, 
полиция!", развернули меня и толкнули на пол, ударив головой о письменный стол. 
Сопротивляться было бесполезно. Мои руки были скручены за спиной, наручники 
врезались в запястья. Я был беспомощен, но удары все еще сыпались на затылок, 
пока от целенаправленного удара в ребра у меня не перехватило дыхание. Только 
когда я уже не мог двигаться, экзекуция закончилась. Меня подняли и бросили на 
кровать. Три лба нависли надо мной, победоносные ухмылки искажали их сердитые 
лица. Один сосал сустав пальца, который он поранил во время избиения. За ним 
стояли еще два полицейских с револьверами, нацеленными мне в грудь. Тот, что 
повыше, вроде был главным. Он взмахнул пистолетом, и бугаи втроем бросились 
обыскивать комнату.

– L'ordinateur, ou est Pordinateur (компьютер, где компьютер – фр.)? – 
набросился он на меня.

Я показал на опрокинутый стол, рядом с которым на полу лежал мой ноутбук, 
раскрытый, но вроде целый. Один из парней поднял его, отряхнул, закрыл крышку и 
положил его в специальный пакет.

– Et le "Psion"? (а "Псион"? – фр.) – продолжил главный.

Я кивнул на прикроватный столик, и тот, что поранил палец, убрал карманный 
компьютер в другой пакет. Они молча собрали остальные мои вещи, как попало 
запихнули их в чемодан, попытались застегнуть застежку, а когда им это не 
удалось, стянули чемодан моим же ремнем, оставив одну штанину и полы рубашки 
болтаться снаружи.

Так же, не говоря ни слова, они выволокли меня из комнаты и повели по узкому 
коридору к лифту. Главный нажал кнопку, пробормотал какой-то приказ и стал 
спускаться по лестнице. До первого этажа было пять пролетов, и мне на минуту 
показалось, что они столкнут меня вниз. Мои волосы были взъерошены, рубашка в 
крови, и, когда мы проходили мимо конторки портье, я смущенно ему улыбнулся. Он 
взглянул на меня и, должно быть, решил, что я совершил какое-нибудь ужасное 
злодейство.

На улице уже собралась группа зевак. Рядом ждали две полицейские машины без 
опознавательных знаков, а за ними стояла маши33на "скорой". Видимо, они думали, 
что я буду стрелять.

– Зачем вы меня избили? – спросил я у одного из полицейских по-французски, 
когда он втолкнул меня на заднее сиденье первой машины.

Он что-то угрожающе пробурчал, и я решил помалкивать. Я спокойно сидел на 
заднем сиденье, пристегнутый с двух сторон наручниками. Сначала мы ехали в 
западном направлении, потом по южному берегу Сены. Я чувствовал досаду, оттого 
что снова потерял свободу, словно кролик, попавший в капкан и понимающий, что 
его время кончилось. МИ-6 снова заполучила меня в пятницу днем, и это означало, 
что я проведу весь уикэнд в неудобной камере полицейского участка в ожидании 
судебного слушания. Меня утешало лишь то, что французские наручники были 
гораздо более удобными, чем английские, а Ронни говорил мне, что французские 
тюрьмы не так уж плохи. Когда мы выехали из центра Парижа, машин стало меньше, 
и по южной набережной мы уже ехали с приличной скоростью. Неожиданно повернув 
налево, мы проехали под подвесной станцией метро, а затем вдруг резко съехали 
по наклонной дороге в подземный гараж. Мои захватчики вытащили меня из машины, 
провели по нескольким тускло освещенным коридорам и втолкнули в камеру. Я решил,
 что камера тянет максимум на две звезды: ни туалета, ни окна, только ведро и 
деревянная скамья с грязным одеялом, матраса и подушки я не увидел. Британские 
камеры были на порядок лучше. Вся передняя стена была сделана из утолщенного 
стекла. Таким образом, охранники могли видеть все, что я делаю. С меня сняли 
наручники и велели мне раздеться. Затем они вернули мне одежду, за исключением 
ремня и наручных часов и, не говоря ни слова, ушли, закрыв замок. Я сел на 
скамью, обхватил голову руками и приготовился к худшему.

Примерно через час они вернулись, снова надели на меня наручники и провели по 
короткому коридору в душную комнату для допросов, в которой не было ни одного 
окна. Она была освещена мерцающими флуоресцентными лампами. В ней стоял длинный 
стальной стол, за которым сидели пять полицейских, среди них был и Рэтклифф. Он 
победоносно улыбнулся, когда бугаи усадили меня на стул. Рэтклифф поймал мой 
взгляд и заговорил первым:

– Вы наверняка не удивлены, что я здесь, Ричард.

Я знал, что Рэтклифф всего лишь делает свою работу, выполняя приказы сверху, но 
было трудно не чувствовать враждебность к нему за те неудобства, которые он мне 
причинил. Игнорируя его слова, я повернулся к одному из французских полицейских,
 участвовавших в моем аресте. Я обратился к нему по-французски:

– Я в отчаянии, но я не желаю, находясь здесь, объясняться с инспектором 
по-английски без вашего разрешения.