Нет лучшего способа для англичанина разозлить француза, чем разговаривать на 
его территории по-английски, как это только что сделал Рэтклифф. Использование 
французского могло только помочь мне. Представившись майором французской 
внутренней контрразведки Брусньяром, он слегка улыбнулся. Рядом с ним сидел 
капитан Грюньяр, не присутствовавший при аресте. Перед ним лежал маленький 
ноутбук, который использовался французской полицией вместо магнитофона для 
записи допросов. Еще один офицер особого отдела, инспектор Марк Уоли сидел 
рядом с Рэтклиффом. Между британским и французским полицейскими размещался 
переводчик. На столе перед ними лежали мой ноутбук, "Псион", мобильный телефон 
и какие-то документы и факсы.

– Вы были арестованы согласно акту о взаимодействии, – объяснил Брусньяр 
по-французски. Это соглашение обязывает иностранную полицейскую службу 
арестовать любого человека по просьбе другой полиции вне зависимости от причины,
 что часто ведет к злоупотреблениям, и SB прекрасно продемонстрировал это в 
моем случае.

– Я прошу прощения, но мы были вынуждены арестовать вас, – объяснил он. Он 
посоветовал мне отвечать на все вопросы, заверив в том, что Рэтклифф и Уоли не 
будут допрашивать меня лично, и добавил, что допрос будет вестись исключительно 
на французском языке. Сотрудники SB могут спросить меня о чем-то через 
переводчика, но непосредственно задавать мне вопросы на территории Франции 
имеют право только он и Грюньяр.

Все, что сказал сейчас Брусньяр, равно как и все, что произносил он впредь, 
переводчик пересказывал по-английски Рэтклиффу и Уоли. Они пытались слушать 
французскую речь, и во время небольшой паузы Рэтклифф не выдержал:

– У нас есть основания полагать, что вы пользовались Интернетом в обход условий 
испытательного срока. Я не обратил на него внимания, невинно спросив 
по-французски у Брусньяра:

– Что он сказал?

Брусньяр широко улыбнулся. Переводчик перевел вопрос Рэтклиффа на французский, 
и Грюньяр открыл ноутбук. Было видно, что он совсем не знает клавиатуры, 
поэтому печатал двумя пальцами и периодически останавливался, когда не мог 
найти нужную кнопку. Его губы шевелились, произнося каждую набранную букву.

– Готово, – наконец произнес Грюньяр. Было видно, что он доволен своей работой.

– Est ce-que vous avez utilise l'Internet (вы пользовались Интернетом? – фр.), 
– прочитал он вслух, проверяя себя. Брусньяр надел очки и наклонился вперед, 
чтобы прочитать то, что написано на экране.

– Est ce-que vous avez utilise 1'Internet, – строго повторил он.

– Jamais (никогда – фр.), – твердо ответил я. Школьного французского Рэтклиффа 
хватило, чтобы понять мой ответ, и, желая и дальше участвовать в допросе, он 
попытался задать новый вопрос, но Брусньяр оборвал его.

– Подождите, подождите минуту, – сказал он, поднимая руку и наклоняясь вперед, 
чтобы посмотреть, как Грюньяр вводит мой ответ в компьютер. Губы Грюньяра 
продолжали шевелиться, пока он печатал J-A-M-A-I-S, подолгу ища каждую букву на 
клавиатуре.

– Готово, – торжествующе объявил он, закончив слово и нажав клавишу ввода. 
Рэтклифф снова попытался вставить свой вопрос, но Брусньяр опять жестом 
остановил его. Теперь была очередь переводчика. Он резко выпрямился и перевел:

– Никогда.

Брусньяр наконец выглядел довольным, и Рэтклифф смог задать свой следующий 
вопрос.

– Мы полагаем, что вы, возможно, разговаривали с австралийской журналисткой 
Кэтрин Бонелла и тем самым нарушили условия испытательного срока?

Я подождал, пока переводчик перевел вопрос на французский, Грюньяр старательно 
ввел его в компьютер, а Брусньяр наконец задал мне вопрос на своем родном языке.
 Вся эта нудная процедура заняла почти пять минут, и у меня было достаточно 
времени, чтобы подумать над ответом.

– Да, сэр, я разговаривал с мадемуазель Бонелла несколько раз.

Пока мой ответ вводился в ноутбук и переводился, Рэтклифф проявлял нетерпение. 
Он почувствовал, что поймал меня, когда мой ответ наконец дошел до него в 
переведенном виде.