в тюрьме якобы за убийство главаря конкурирующей на почве нелегального 
алкогольного бизнеса в Дувре группы. Выяснилось, что он учился в школе 
малолетних нарушителей в Деерболте, всего в миле от "Барнард-Касл". Он уже 
отбыл до этого несколько лет в тюрьме в Дэрхеме, поэтому шесть месяцев 
пребывания здесь под следствием было для него пустяком.

– У меня будет та еще жизнь, если меня осудят, но я не виновен, – произнес он с 
надеждой.

Другой мой сосед наконец вылез из своей камеры, чтобы набрать в кружку кипятка, 
когда открыли двери во время ланча. Глаза у него были красные, и он все время 
моргал. Он сунул свою бритую, в шрамах, голову ко мне, когда я готовил чай.

– Эй, сосед, извини за вечерний шум. Я совсем спятил вчера. – Он потер свои 
мутные глаза. – Я Крэгси, – сказал он, протягивая мне руку. Крэгси прищурился, 
когда я назвал себя. – Так ты еще?..

Я не понял его вопроса, но догадался, что это что-то нехорошее, и ответил:

– Думаю что нет.

Он ухмыльнулся, показав ряд сломанных зубов:

– Это хорошо.

Незадолго до поступления в тюрьму, он отбывал наказание – 12 лет заключения – 
за вооруженное ограбление, но во время перевода из одной тюрьмы в другую он с 
тремя другими преступниками убежал из фургона, оглушив водителя и охранников. 
Сейчас Крэг находился в предварительном заключении в ожидании, во что обойдутся 
ему две недели свободы, которыми он наслаждался, пока его не поймала полиция. 
Из-за побега он получил категорию Е с "полосами" – хлопчатобумажную робу с 
несмываемыми желтыми полосами на груди и спине.

Обычно новички проводили свою первую неделю срока в приемном флигеле, отсек 2, 
корпус 1, чтобы выучить тюремные правила с помощью короткой шоковой тактики. 
Заключенные прозвали этот флигель "Бейрут", так как условия там были настолько 
ужасные, а дисциплина настолько мелочно строгая, что другой флигель казался 
сравнительно роскошным. Я был лишен этой привилегии, потому что "Бейрут" 
считался недостаточно надежным для особо опасных преступников категории А. 
Обычно заключенные моей категории имели уже достаточно богатый тюремный опыт, 
мне же приходилось учить правила и распорядок тюрьмы Белмарш методом проб и 
ошибок. Я скоро узнал, что день начинается в 8.30, когда на 20 минут открывали 
камеры, чтобы получить почту, записаться в спортивный зал и на телефонный 
разговор, заглянуть к дежурному врачу или, по пятницам утром, принять душ на 
верхнем этаже.

Утро моего второго дня в Белмарше было омрачено следующим событием. Слабый 
рассеянный свет еле пробивался через грязное зарешеченное окно в душевой. Чтобы 
не запачкаться еще больше и избавиться от мух, я нажал одну из кнопок около 
двери в надежде, что зажгутся флуоресцентные лампы под потолком. Внезапно 
раздались – громкий гудок и шум бегающих тюремщиков этажом ниже, так как 
заревели сигнальные звонки у них на поясах.

– Где? Что случилось? – кричали они, вбегая по лестнице на этажи. Тяжелые двери 
из центрального атриума отворились и впустили из соседних отсеков подкрепление 
тюремщиков с дубинками наготове.

– Эй парни, сейчас же в камеры! – бегая по этажам, кричали они тем, кто 
оказался в коридорах, и захлопывали за ними двери. Несколько секунд я наблюдал 
за ними с любопытством, потом поспешил к себе в камеру. Через дверное окно я 
видел, как взволнованные охранники бегали повсюду и что-то искали. Не понимая, 
что случилось, я решил потом спросить Добсона.

Когда минут через 40 нас снова выпустили, жизнь вернулась в прежнюю колею. 
Снова стоя в душевой с полотенцем через плечо, я теперь с большей осторожностью 
смотрел на выключатели. Под той кнопкой были вырезаны слова: "Общая тревога".

– Ты – болван, эти кнопки – только если подерутся или что-то такое, – объяснил 
мне Добсон в очереди за обедом и усмехнулся: – Если бы они засекли тебя, ты бы 
получил неделю в одиночной камере или заперли бы тебя в твоей, забрав на день 
матрац, без прогулки, не разрешили бы ни с кем говорить, ничего не дали бы 
читать, кроме Библии, дурья твоя голова.

По тюремным правилам нам разрешалось общаться в течение часа ежедневно, утром 
или вечером. Двери наших камер запирались за нами, чтобы мы не могли собираться 
в камерах группами, также были закрыты верхние этажи, поэтому все сто 
заключенных в этом отсеке толпились на небольшом пространстве нижнего этажа. 
Можно было поочередно поиграть в пул или настольный футбол, постоять в очереди 
у телефона или посидеть и поболтать за чашкой чая. Всегда возникала драчка за 
лучшее место перед телевизором, а затем жаркий спор о том, какой канал включать.