Я ничего этого не знал. Я бросил сумку в угол камеры 19 после двух часов дня, 
сел на запятнанный матрац и осмотрел мое новое жилище. Оно было мрачным и 
грязным, хотя немного больше, чем в Брикстоне. В тяжелой металлической двери на 
уровне глаз было маленькое окно из толстого пластика. Оно прикрывалось 
скользящей крышкой, которая открывалась лишь снаружи. Небольшое зарешеченное 
окно выходило во двор для прогулок, по которому бесцельно бродили несколько 
заключенных. Двор обнесен забором высотой 20 футов, а над ним – шатер из 
кабелей против вертолетов. Железная кровать привинчена к полу, а над ней 
прикреплен к стене шкафчик. Напротив стояли привинченные железный стол и скамья.
 В углу помещался грязный унитаз со сломанной крышкой. В отличие от Брикстона 
туалет здесь был расположен так, чтобы вас не было видно, когда тюремщик 
внезапно открывал глазок в двери, однако имелось еще и боковое окошко, дающее 
обзор углов, чтобы у заключенного не было укрытия. Между туалетом и дверью 
находился фаянсовый умывальник, который, казалось, не мыли уже несколько 
месяцев, а над ним висели исцарапанное небьющееся пластиковое зеркало и звонок, 
для вызова охраны в случае чрезвычайной ситуации. Окрашенные в желтый цвет 
мрачные стены были испачканы плевками, маслом, раздавленными комарами, 
высохшими соплями, каплями зубной пасты, которую предыдущие обитатели 
использовали для приклеивания объявлений. "Метадон высасывает из тебя жизнь" – 
было нацарапано чьей-то нетвердой рукой на стене, над кроватью. Другое, более 
жизнерадостное послание напоминало обитателям: "Не забывай, что каким бы долгим 
ни был срок, ты в конце концов выйдешь". Под шкафчиком незамысловатая молитва 
на испанском.

Высоко на всех четырех стенах виднелись образчики крестов и арабские слова, 
размещенные там каким-то мусульманином в качестве пособия для молитв. Над 
унитазом большими детскими буквами был нацарапан лозунг на турецком языке. Мне 
не хотелось распаковываться в такой грязи. Лежа на голом матраце, я 
прислушивался к приглушенным звукам тюремной жизни. Обитатели перекликались 
друг с другом, иногда посмеиваясь, иногда8 ругаясь. Было слышно, что где-то 
внизу играли в пульку, доносились возгласы на иностранном языке. Из соседней 
камеры раздавался скрежещущий звук – кто-то, как манья8к, скреб пластиковой 
ложкой по кружке, затем послышалось довольное насвистывание мелодии из "Монти 
Питона": "Всегда смотри на светлую сторону жизни". Каждые полчаса дверное 
окошко открывалось, и пара глаз в течение нескольких секунд обшаривала мою 
камеру, затем крышка снова захлопывалась. Около 6 часов вечера звон тяжелых 
ключей возвестил, что камеры отпираются. Выглянув, я увидел, что другие 
заключенные торопятся занять очередь в столовую на первом этаже. Схватив свою 
пластиковую кружку и приборы, я поспешил к ним присоединиться. Когда я вернулся,
 меня снова заперли, и я в тишине и одиночестве собирался есть то, что мне 
положили на большую тарелку. Еда была не такой уж плохой, как я опасался. 
Тушеное мясо с картошкой, овощи и рис, свежий пудинг с кремом, большая стопка 
намазанного маслом хлеба, кружка кипятка, чтобы сделать чай или кофе, яблоко и 
маленький пакет с корнфлексом и молоко для завтрака на следующее утро. На 
короткое время нас отпирали, чтобы собрать грязную посуду, а через несколько 
часов отпирали снова, так как в большой емкости привозили для питья кипяток. 
Это был вечер Гая Фокса, и я лежал на кровати, потягивая из кружки какао и 
прислушиваясь к звукам фейерверков, доносящихся из расположенных неподалеку 
домов.

– Эй ты, сосед, передай это дальше, – раздался хриплый голос. Я присел, 
размышляя, относятся ли эти слова ко мне. – Эй ты, новичок из соседней камеры, 
хватай это и передай дальше.

Шуршание в углу напротив унитаза привлекло мое внимание. Тонкий, тщательно 
свернутый обрывок газеты выглядывал из узкой щели между трубой и бетонной 
стеной, отделяющей мое жилище от жилища соседа. Я втянул пакетик к себе в 
камеру.

– Обязательно передай его дальше, – нетерпеливо потребовал бестелесный, голос. 
Любопытство взяло надо мной верх, и я развернул газету – там был твердый 
кристаллический порошок. Я снова его завернул, подошел к противоположному углу, 
где находилось такое же отверстие, и протолкнул через него пакетик. Кто-то 
жадно схватил его. Через 10 минут, когда наркотик подействовал, к трескотне и 
грохоту от ближайших фейерверков добавилось хриплое пение моего соседа под 
музыку группы "Оазис", которая звучала по радио.

На следующее утро, как только отперли наши камеры, у моей двери появилась 
личность с коротко остриженными волосами.

– Слышь, новенький, когда я тебе сую что-нибудь, ты шевелись, ладно?

– Извините, я недавно здесь, я не знал. Он уставился на меня подозрительно, 
услышав мою грамотную речь.

– Ты за что здесь? – спросил он, и тогда я объяснил ситуацию. – На днях я 
слышал о тебе по радио, – воскликнул он, и на его суровом, мрачном лице 
появилось выражение восхищения. – Ты не против, если я зайду к тебе поболтать? 
– Он сел на мою кровать и, назвавшись Полом Добсоном, объяснил, что его держат