Пелотон занимался обычным склочничеством и политиканством. Команда «ONCE» 
обвинила нас в злонамеренных попытках придержать их лидера, Жалабера, чтобы 
обеспечить мое лидирующее положение. Днем позже возглавлявший пелотон Жалабер 
остановился, чтобы «полить цветочки». По неписаному правилу, когда лидер 
оправляется, никто не атакует, но тогда кто-то все же пошел в атаку, и 
разгневанный пелотон тут же съел беглеца, чтобы другим было неповадно.
На девятом этапе Тайлер упал во второй раз, оказавшись жертвой эффекта домино 
во время массового завала. Приземление на руль чужого велосипеда стоило ему 
огромного синяка на груди. Но наконец равнинные этапы остались позади, и мы 
могли вздохнуть с облегчением: никаких серьезных травм и потерь времени. Я 
располагался там, где хотел, притаившись на шестнадцатом месте, впереди всех 
серьезных конкурентов в генеральной классификации, выигрывая 43 секунды у 
Ульриха, 4:05 у Цулле, 5:12 у Пантани и 5:32 у Виранка.
Пришла пора подниматься в горы. Впереди виднелись грозные Пиренеи с туманами, 
температурой 5-10 °C, с памятью о моем весеннем падении и контузии, с 
тяжелейшим подъемом на десятом этапе до высокогорного городка Отакам и 
13-километровым финишем в гору. Когда в то утро я проснулся в Дасе, шел дождь, 
и я решил, что такая погода как нельзя лучше подходит для атаки — главным 
образом потому, что никому другому она не нравилась. Дождь сопровождал нас на 
девяти из десяти пройденных этапов, и я был не против, чтобы он не кончался 
никогда. К тому же я верил в то, что никто в мире не подготовлен к страданиям 
лучше меня. «Это будет мой день», — подумал я.
Но я не принимал в расчет баска Хавьера Очоа, который предпринял легендарную 
атаку длиной в день. Через час после старта Очоа с двумя другими гонщиками ушли 
в отрыв на холмах и выиграли у пелотона 17 минут. Чем выше мы поднимались в 
горы, тем сильнее все дрожали под ледяным дождем. К тому времени как мы 
подъехали к подъему на Отакам, я все еще уступал Очоа больше 10 минут, и у меня 
больше не осталось никого из помощников, потому что все были измотаны непогодой 
и долгой погоней.
Когда передо мной вырос Отакам, я сказал себе, что подъем станет для меня 
шансом, а не препятствием. Именно на нем лидер этапа, Очоа, должен был, наконец,
 выбиться из сил, и именно там я надеялся его обойти. Другие гонщики думали так 
же, особенно Пантани и Ульрих, которые собирались разоблачить меня как 
случайного выскочку, неспособного повторить свою победу. Для них и для меня 
настал час встретиться в горах, чтобы померяться силами в очной борьбе.
Пантани атаковал первым, всего через километр после начала подъема. Цулле 
рванул за ним. Я быстро встал на педалях и догнал заднее колесо Пантани. 
Увеличив каденс, я обошел Цулле и Пантани за 10 километров до финиша. Посидев с 
минуту на седле, я снова вскочил и настиг группу из семи других гонщиков, в 
числе которых был Виранк. Я занял место в голове группы, немного проехал с ними,
 а потом снова нажал на педали. Теперь между мной и Очоа больше никого не было. 
Мы остались наедине с подъемом. Я прибавил скорость.
Йохан диктовал мне в ухо время и расстояние: Очоа опережал меня на 4:58 за 5 
километров до финиша. За 3 километра разрыв сократился до 3:21. За 2 километра 
до финиша я отставал на 2:14.
Я хотел выиграть этап. Но впереди меня ехал Очоа, который демонстрировал 
невероятное мужество. К тому времени он сохранял лидерство на протяжении 150 
километров, мы уже полчаса штурмовали крутые склоны Отакама, но он отказывался 
сдаваться, даже несмотря на то, что чуть не падал с велосипеда от изнеможения. 
Догнать его было невозможно.
Он пересек линию финиша на 41 секунду раньше меня. Я посвятил ему величайшую 
погоню в моей жизни: он начал этот финишный подъем с преимуществом в 10:30, и я 
отыграл почти 10 минут, но этого оказалось недостаточно. У меня не хватило духу 
— или сил, — чтобы расстроиться, я мог только отдать должное героизму Очоа.
Я получил то, что хотел — желтую майку лидера в генеральной классификации и 
значительное преимущество над ближайшими преследователями. У Эскартина я 
выигрывал 1:20, у Цулле — 3:05, у Ульриха — 3:19 и у Пантани — 5:10. Я показал 
себя в компании других победителей «Тура», и сделал это во время подъема на 
легендарный Отакам. Кроме того, даже несмотря на то, что я не стал победителем 
этапа, по значительности мой результат не уступал подъему на Сестриер в прошлом 
году.
Однако впереди меня ждал еще один из самых тяжелых подъемов в мире — подъем к 
вершине Мон-Ванту, пику высотой 1908 метров, где почти нет воздуха для 
нормального дыхания. Вершина Мон-Ванту представляет собой безжизненный, 
ветреный и покрытый кратерами лунный пейзаж. Ее боялись все. Мой друг, 
легендарный Эдди Мерке, выиграл этап до пика Мон-Ванту в 1970 году, но почти 
сразу после финиша отключился, и ему пришлось давать кислород и вызывать 
«скорую». И конечно, все, кто имел отношение к велоспорту, помнили трагическую 
судьбу британца Томми Симпсона, который умер на этом подъеме в 1967 году. 
Недалеко от вершины у Симпсона не выдержало сердце, что потом объяснили 
употреблением алкоголя и амфетаминов. Но и сама гора, несомненно, тоже сыграла 
свою роль в этой смерти.
Этап был сравнительно коротким — всего 149 километров, но заканчивался он 
мучительным крутым подъемом длиной 21 километр. Позднее я где-то слышал, что 
посмотреть на то, как мы будем штурмовать Мон-Ванту, собралось больше 300 тысяч 
зрителей. На первом, равнинном участке я ехал в группе с шестью другими 
гонщиками, включая Ульриха, Виранка и Пантани. Тут собрались самые сильные 
гонщики этого «Тура». Примерно за 5 километров до вершины Пантани атаковал. Я 
вскочил на педали и погнался за ним. Через 2 километра я его достал. На своем 
плохом итальянском я сказал Пантани: «Vince!», что означает: «Ты можешь