молодым отцом, а на фронте борьбы с раком вел себя активно, как никогда. Кроме 
того, у меня появились новые рекламные и корпоративные обязанности, особенно по 
отношению к тем спонсорам, которые меня поддержали. Некоторые пессимисты 
посчитали, что я буду слишком занят или недостаточно силен, чтобы выиграть 
самую трудную гонку в мире второй раз подряд. Но больше всего в жизни я 
ненавижу слышать, что я чего-то не могу. Говорить такое мне — это самый лучший 
способ заставить меня этого добиться.
Во всех прогнозных дискуссиях на тему «Тура-2000» я фигурировал в качестве 
счастливчика, перевернутой страницы истории, героя сентиментальной сказки о 
чудесном избавлении от рака, первого американца, которому удалось выиграть 
«Тур» на американском велосипеде и в составе американской команды.
Они прочили победу кому угодно. Они называли имена выдающихся гонщиков, 
пропустивших «Тур-1999»: немца Яна Ульриха, который в то время залечивал травмы,
 и чемпиона мира итальянца Марко Пантани, который на время покинул спорт из-за 
допингового скандала. Называли чрезвычайно опасного горняка француза Ришара 
Виранка, Абрахама Олано и Александра Цулле. Если мое имя и упоминалось, то 
только в связи с Пантани, Ульрихом и тем фактом, что я не смог бы выиграть 
«Тур», если бы они в нем участвовали. Но теперь мы все, здоровые и в хорошей 
форме, собирались участвовать в «Туре 2000», и это событие обещало стать самой 
жаркой гонкой десятилетия. На этот раз все — все самые сильные мои конкуренты — 
выстроятся на линии старта.
Единственными, кто действительно верил в то, что у меня есть шансы, были мои 
товарищи по команде «U. S. Postal», но и они сомневались, смогу ли я защитить 
титул после весеннего падения, одного из самых эффектных за всю мою карьеру. Мы 
снова использовали методику тренировочных сборов и провели две полные недели в 
апреле и мае, тренируясь всей командой на французских пиках и изучая маршруты, 
по которым предстояло ехать.
Пятого мая мы отправились на очередную изнурительную тренировку в Пиренеи. Мы 
практиковались на горе Отакам — самом тяжелом подъеме на трассе «Тура-2000». 
Было очень жарко, и поэтому на пути к вершине я снял шлем и передал его 
помощнику команды, ехавшему в машине сопровождения. Когда мы начали скоростной 
спуск, я попросту забыл взять шлем обратно.
Внезапно мое переднее колесо наскочило на камень, и шина сразу же лопнула. Руль 
вырвался из рук. Дорога была узкой, велосипеду некуда былоnдеваться, и он 
въехал в подпорную стенку. Я врезался в стену головой. Свет, казалось, 
взорвался и померк.
Рядом со стеной на зеленой траве стоял стол для пикника. За столом сидели двое 
туристов из Французской Канады, муж и жена, которые, по милости судьбы, 
оказались врачами. Я врезался в стену меньше чем в 3 метрах от них.
Лежа под стеной, я быстро проверил руки и ноги, чтобы убедиться, что ничего не 
сломал, и понял, что у меня ничего особенно не болит — за исключением головы. В 
ушах звенело, но все же я смог расслышать, как врачи говорили мне не вставать. 
Вся правая сторона лица уже начала распухать. Пока я лежал, Йохан вызывал по 
мобильнику «скорую», а врачи прикладывали к моей голове лед. После того как 
Йохан сделал звонок, джентльмен из Французской Канады сообщил ему, что мне 
невероятно повезло.
— Судя по звуку удара головы о стену, я был абсолютно уверен, что, подойдя сюда,
 увижу труп, — сказал он.
Когда я услышал его слова, мне стало дурно. Наконец прибыли парамедики. Они 
ощупали меня с головы до ног и сказали, что меня нужно отвезти в Лурд на 
обследование. Машина «скорой помощи» доставила меня в больницу, где я провел 
ночь. Затем я вернулся домой в Ниццу, чтобы пару недель отлежаться. Я валялся 
на диване с огромным синяком под глазом и ждал, когда моя голова уменьшится до 
нормальных размеров. Кик меня, nконечно, жалела, но ей совсем не понравилась 
моя ребяческая выходка со шлемом. «Я же кошка, — попробовал отшутиться я. — Это 
была моя вторая жизнь».
Месяцем позже я вернулся на Отакам один (если не считать Йохана), чтобы 
закончить пробный заезд. Ситуация была потенциально опасной, и я хотел 
избавиться от любой нерешительности, которую мог почувствовать на месте падения.
 День был холодным и дождливым, и мне пришлось четыре часа изо всех сил крутить 
педали, чтобы добраться до вершины. Йохан остановил машину рядом со мной и 
протянул мне свитер и горячий шоколад.
— Отличная работа. А теперь можешь согреться, — сказал он. Но я посчитал, что 
делать это еще рано.
— Мне кажется, я не совсем понял подъем, — сказал я.
— Что ты имеешь в виду?
Я хотел сказать, что не полностью его освоил; у меня не было уверенности в том, 
что я смогу достаточно успешно с ним справиться. Это был волнообразный подъем, 
некоторые отрезки которого были намного круче других. Чтобы полностью понять 
его, нужно выяснить, где тебе придется больше всего помучиться, чтобы заранее 
собраться с духом; где можно будет немного отдохнуть и где лучше всего 
атаковать.
— Что ты собираешься сделать? — спросил Йохан.
— Собираюсь пройти его еще раз, — ответил я.
Так я и поступил. Мы спустились вниз, и я еще раз прошел весь подъем — еще 
четыре часа изматывающей работы. Я совершенно уверен, что оказался единственным 
дураком на свете, который пожелал заехать на эту гору в такую погоду — причем 
не один раз, а два. Но именно в этом и заключался весь смысл моего поступка.
По большому счету, дело было вовсе не в травме. Через несколько дней я уже 
снова начал тренироваться и вскоре чувствовал себя очень даже неплохо. Больше