болезнь — больше, чем моя спортивная карьера, — так это в том, что мы намного 
лучше, чем сами о себе думаем. У нас есть нереализованные способности, которые 
проявляют себя только в критические моменты.
Так что если у такого страдания, как рак, есть какое-то предназначение, то, на 
мой взгляд, оно должно заключаться в одном — сделать нас лучше. Я твердо 
убежден в том, что рак не является предвестником смерти. Я предпочитаю другое 
определение: это часть жизни. Однажды, в период ремиссии, когда мне пришлось 
сидеть и ждать, вернется рак или нет, я составил акроним из слова CANCER: 
Courage (мужество), Attitude (психологическая установка), Never give up 
(крепость духа), Curability (возможность выздороветь), Enlightenment 
(просвещенность), Remembrance of my fellow patients (поддержка моих товарищей 
по несчастью).
В одном из наших разговоров я спросил доктора Николса, почему он выбрал 
онкологию, такую сложную область медицины. «Возможно, по той же самой причине, 
что и ты — велосипед», — ответил он. Этими словами он хотел сказать, что рак в 
медицине — это все равно что «Тур де Франс» в велоспорте.
«Бремя рака невыносимо тяжело, но какого более сильного испытания может 
пожелать врач? — сказал он. — Спору нет, он убивает волю и приводит в уныние, 
но даже когда ты не излечиваешь людей, ты все равно помогаешь им. Если ты не 
можешь добиться успеха в лечении, то хотя бы можешь помочь им одержкать 
моральную победу над болезнью. Ты очень близко общаешься с людьми. В онкологии 
больше социальных моментов, чем в любой другой области медицины. К раку нельзя 
привыкнуть, но можно проникнуться уважением к тому, как люди с ним сражаются, к 
силе их духа». «Ты этого еще не знаешь, но нам очень повезло», — написал один 
из моих товарищей по болезни.
Поэтому, когда слова кажутся малообещающими и мрачными, а человеческая натура — 
ничтожной, я достаю водительские права, рассматриваю фотографию на них и думаю 
о Латрис Хэйни, Скотте Шапиро, Крейге Николсе, Лоуренсе Эйнхорне и о маленьком 
мальчике, которому в сухих завтраках нравится форма фигурок. Я думаю о своем 
сыне, воплощении своей второй жизни, который дает мне еще один стимул жить.
Иногда я просыпаюсь среди ночи и чувствую, что мне его не хватает. Тогда я 
достаю его из кроватки, переношу на свою постель и кладу себе на грудь. Каждый 
его крик доставляет мне наслаждение. Он откидывает назад крошечную головку, его 
подбородок вздрагивает, пальчики начинают хватать воздух, и потом я слышу его 
крик. Он кажется мне криком жизни. «Молодец, — подбадриваю его я. — Давай, 
кричи громче».
Чем громче он кричит, тем шире я улыбаюсь.



Глава одиннадцатая
ВЫСТУПЛЕНИЕ НА БИС



Боль — явление временное. Она может длиться минуту, час, день или год, но в 
конце концов она утихнет и уступит место чему-нибудь другому. Но если я брошу 
спорт, боль будет мучить меня вечно. Такая капитуляция, пусть даже она будет 
самым ничтожным из поражений, наложит отпечаток на всю мою оставшуюся жизнь. 
Поэтому, когда у меня появляется желание уйти из спорта, я спрашиваю себя, чем 
я буду жить? Готовность встретиться с этим вопросом и найти в себе силы 
продолжать борьбу — это истинная награда, которая для меня важнее любого приза, 
и в этом мне предстояло неоднократно убедиться в сезоне 2000 года. Теперь вы 
уже поняли, что я предпочитаю боль. Почему? Потому, что она разоблачает сама 
себя, вот почему. В каждой гонке есть момент, когда гонщик вступает в борьбу со 
своим главным соперником и понимает, что этот соперник он сам. Самый большой 
интерес у меня вызывают те моменты гонки, когда я испытываю самую сильную боль, 
и каждый раз я с нетерпением жду, как отреагирует мое тело. Откроются ли мне 
самые потаенные мои слабости или самые скрытые достоинства? Каждый раз мне 
приходится отвечать на один и тот же вопрос: смогу ли я закончить гонку? Можно 
сказать, что боль — это избранный мною путь изучения человеческого сердца.
Я не всегда выигрываю. Иногда самое большое, что я могу сделать, — это просто 
доехать до финиша. Но я чувствую, что с каждой гонкой моя способность к 
выживанию повышается. Вот почему я кручу педали изо всех сил, даже когда мне 
это не нужно. Я не хочу жить вечно, я готов умереть, после того как проживу 
отмеренный мне срок, но до тех пор я собираюсь крутить педали своего велосипеда 
— и не исключаю, что мне суждено на нем умереть.
Каждый год, когда я снова сажусь на велосипед и пытаюсь выиграть очередной «Тур 
де Франс», становится для меня еще одним годом, прожитым вопреки болезни. 
Возможно, именно поэтому для меня была так важна вторая победа в «Тур де 
Франс»; ведь для меня велоспорт — это то же самое, что жизнь. Я хотел выиграть 
еще один «Тур», и хотел потому, что никто не считал меня способным это сделать. 
Все решили, что мое возвращение в 1999 году само по себе уже было достаточным 
чудом. Но я больше не относился к своей велосипедной карьере как к возвращению 
в спорт, я стал считать ее подтверждением и продолжением правильности того, что 
я делаю как человек, переживший рак.
Посвятить себя чему-нибудь меньшему, чем повторению успеха в «Туре», было бы 
равносильно капитуляции. Выступление на бис не обещало быть легким, но именно 
этим мне и нравилась такая попытка. С момента победы в 1999 году в моей жизни 
появилось больше забот и обязанностей, и все они только радовали. Я стал