бутылками и выпили за будущего ребенка. До Остина было всего 40 минут, но я не 
находил себе места до самой посадки. Как только мы сели, я позвонил ей снова. 
Обычно, когда Кик поднимает трубку, она говорит «алло» очень бодрым голосом. Но 
на этот раз ее «алло» показалось мне каким-то вялым.
— Как ты себя чувствуешь, детка? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал 
спокойно.
— Не очень.
— А как наши дела?
— Держимся, — ответила она.
У нее опять начались схватки. Через минуту она снова взяла трубку.
— Ты доктору звонила? — спросил я.
— Да.
— И что он сказал?
— Он сказал мне ехать в больницу сразу, как только ты вернешься домой.
— Хорошо, — сказал я. — Уже еду.
Я вдавил педаль газа в пол. Там, где разрешалось ехать со скоростью 60 
километров в час, я выжимал 170. Скрежеща тормозами, я свернул на подъездную 
дорожку к дому, помог Кик забраться в машину и уже очень осторожно повез ее в 
больницу святого Давида, ту самую, где мне делали операцию.
Забудьте все, что рассказывают вам о чуде деторождения и о том, что это самое 
приятное событие, какое только может с вами произойти. Это была жуткая, 
кошмарная ночь, одна из самых худших в моей жизни, потому что я ужасно 
волновался за Кик, за нашего ребенка, за всех нас.
Как выяснилось, схватки продолжались уже три часа. Когда акушеры осмотрели Кик 
и сказали мне, как сильно расширена шейка матки, я сказал жене: «Да ты просто 
племенная кобыла». Больше того, ребенок неправильно лежал, поэтому Кик ощущала 
мучительные боли в пояснице.
Ребенок выходил попой вперед, и Кик никак не могла разродиться. У нее появились 
разрывы, она истекала кровью, а потом врач сказал: «Нам придется использовать 
вакуум». Они принесли какую-то штуку, похожую на вантуз, затем они проделали 
какие-то манипуляции — и ребенок выскочил, как пробка из бутылки. Это был 
мальчик. Люк Дэвид Армстронг появился на свет.
Когда они вытащили ребенка, он был совсем крошечный, синий и покрытый слизью. 
Они положили его на грудь Кик, и мы оба склонились над младенцем. Но он не 
кричал. Он только издал парочку тихих, похожих на мяуканье звуков. Акушеров 
встревожило то, что он замолчал. «Кричи», — подумал я. Прошло еще какое-то 
время, но Люк все еще не кричал. «Давай же, кричи». Я ощутил, как вокруг меня 
нарастает напряжение.
— Ему нужно немного помочь, — сказал кто-то из персонала.
Медсестра выхватила ребенка из рук Кик и унесла за угол, в другую комнату, 
заставленную каким-то сложным оборудованием.
Внезапно все вокруг забегали.
— Что-то не так? — обеспокоенно спросила Кик. — Что происходит?
— Не знаю, — ответил я.
Врачи и сестры сновали туда-сюда, словно в больнице «Скорой помощи». Я держал 
Кик за руку и выгибал шею, пытаясь увидеть, что происходит в соседней комнате, 
но нашего ребеночка мне не было видно. Я не знал, что делать. Там находился мой 
сын, но я не хотел оставлять Кик, которой было страшно. Она все время 
повторяла: «Что происходит, что они с ним делают?» В конце концов я отпустил ее 
руку и заглянул за угол.
Они давали ему кислород, надев на лицо крошечную маску.
«Кричи, пожалуйста. Пожалуйста, прошу тебя, кричи».
Я оцепенел. В тот момент я готов был сделать все, что угодно, только бы 
услышать его крик, абсолютно все. После того, что я испытал в той родильной 
палате, все мои представления о страхе полностью перевернулись. Мне было 
страшно, когда у меня обнаружили рак, и было страшно, когда меня лечили, но 
этот страх не шел ни в какое сравнение с тем, который я испытал, когда они 
забрали от нас нашего ребенка. Я ощущал свою полную беспомощность, потому что 
на этот раз болен был не я, а кто-то другой. И этим другим был мой сын.
Они сняли маску. Он открыл ротик, скривил личико и внезапно издал протяжное и 
громкое «Уаааааааа!!!». Он кричал как настоящий чемпион мира по крику. Вместе с 
первыми звуками изменился цвет его тела, и все, похоже, успокоились. Они 
принесли его обратно к нам. Я держал его в руках и покрывал поцелуями.
Я его обмыл, медсестра показала мне, как его пеленать, и мы все вместе — Кик, 
Люк и я — перешли в большую больничную палату, по размеру почти такую же, как 
приличный гостиничный номер. Там стояли универсальная больничная кровать и 
какое-то оборудование, а также диван и кофейный столик для посетителей. Мы все 
вместе поспали несколько часов, а потом начали принимать посетителей. Пришли 
моя мать и родители Кик, а после них — Билл и Лора Стэплтоны. В этот первый 
день мы устроили вечеринку с пиццей. Посетители просовывали головы в дверь, 
чтобы посмотреть, как Кик, сидя на кровати, потягивает безалкогольное пиво 
«Shiner Bock» и жует пиццу.
Мы с моей матерью решили немного прогуляться по коридорам. Я никак не мог 
перестать думать о том, через что мне пришлось пройти при рождении Люка. Теперь 
я полностью понимал, что чувствовала моя мать, когда ей казалось, что она может 
пережить своего ребенка.
Мы прошли мимо моей старой больничной палаты. «Помнишь ее?» — спросил я.
Мы обменялись улыбками.
Остается ответить на вопрос, в какой степени я обязан своим выживанием самому 
себе, в какой степени науке и в какой степени чуду?