преодолели еще одну окутанную туманом вершину, и теперь на трассе «Тур де 
Франс» осталась всего одна гора — Обиск (Col d'Aubisque), 7,5 километра крутого 
подъема. После Обиска нам останется только спуститься к финишу на скоростях, 
достигающих 110 километров в час.
Теперь впереди шла группа из трех человек, которые боролись за победу на этапе, 
а еще девять следовали за ними, проигрывая минуту и все еще надеясь занять 
место на подиуме. Среди последних были я, Эскартин и Цулле. Мне победа на этапе 
была не нужна. За 4 километра до финиша я решил обезопасить себя и позволить 
остальным решить исход этапа в спринте, а самому постараться избежать 
столкновений. У меня была только одна цель — отстоять желтую майку.
Я пересек линию финиша и спешился, основательно измученный, но довольный тем, 
что сохранил лидерство. Однако после пяти часов, проведенных на велосипеде, мне 
предстояло выдержать 2-часовую пресс-конференцию. Мне начало казаться, что 
пресса пытается сломить меня психологически и совершить то, чего соперники не 
смогли сделать физически. СМИ стали для меня таким же тяжелым испытанием, как 
рельеф трассы.
В тот день Международный союз велосипедистов обнародовал результаты всех моих 
допинг-анализов, которые, разумеется, оказались чистыми. Больше того, я получил 
бесценную поддержку со стороны организатора гонки, Жана-Мари Лебланка. «Победа 
Армстронга над болезнью вселяет в нас надежду на то, что „Тур“ сумеет победить 
свою собственную болезнь», — сказал он.
Каким-то образом нам удалось отразить все атаки как на трассе, так и в стороне 
от нее, а также сохранить на моих плечах желтую майку. Мы выполнили задачу, 
победили в горах, и после трех недель и 3500 километров пути я лидировал в 
гонке с общим временем 86:46:20. На втором месте, с отставанием в 6 минут 15 
секунд, шел Эскартин, а на третьем, уступая мне 7 минут 28 секунд, — Алекс 
Цулле.
Вожделенная для многих maillot jaune попрежнему оставалась на мне.
Как ни странно, но по мере приближения к Парижу я нервничал все больше и больше.
 Каждую ночь я просыпался в холодном поту и уже начал бояться, что моя болезнь 
вернулась снова. Так сильно я не потел, даже когда лежал в больнице. Я пытался 
убедить себя, что желание жить значит для меня намного больше, чем желание 
победить в «Тур де Франс», но к тому времени оба этих желания слились для меня 
в одно.
Я был не единственным человеком в команде, который так сильно нервничал. Наш 
главный механик боялся настолько сильно, что по ночам держал мой велосипед в 
своем гостиничном номере. Он не хотел оставлять его в фургоне, где тот мог 
стать легкой жертвой саботажа. Кто знает, на какие нелепые действия может 
решиться тот, что захочет лишить меня победы? В конце 17-го этапа, длинной 
ровной трассы до Бордо, какой-то псих прыснул в пелотон из баллончика со 
слезоточивым газом, и несколько гонщиков вынуждены были остановиться на обочине 
из-за сильных приступов рвоты.
Кроме того, существовала еще одна совершенно реальная угроза, способная 
помешать мне одержать победу в «Туре», — несчастный случай. Впереди меня 
ожидало последнее испытание — индивидуальная гонка на 57 километров во 
французском аналоге «Диснейленда», парке «Футюроскоп». В индивидуальной 
разделке могло произойти что-нибудь очень, очень плохое. Я мог упасть и сломать 
ключицу или ногу.
Я хотел обязательно выиграть разделку. Я хотел сказать свое последнее слово на 
дистанции, чтобы показать и журналистам, и распространителям слухов, что мне 
наплевать на все, что они обо мне говорят. Я покончил с пресс-конференциями 
(однако не с допинг-пробами; после 17-го этапа меня снова включили в список 
выборочной проверки). Попытка выиграть разделку была рискованной, потому что 
гонщики, которые стараются показать лучшее время, склонны принимать авантюрные 
решения, а это может привести к травмам — порой настолько серьезным, что 
приходится распрощаться с велосипедом.
Таких примеров сколько угодно. Вспомните, что произошло с Бобби Джуличем в 
Метце, когда он упал на скорости 75 километров в час и получил обширные 
гематомы грудной клетки. В тот раз я сам чуть не упал, когда передо мной на 
крутом повороте на дорогу выбежал ребенок. На Альп д'Юэз зритель выскочил прямо 
перед Герини, и тот тоже упал. Цулле отставал бы от меня всего на минуту, если 
бы не попал в завал на Пассаж-дю-Гуа.
Вечером перед этапом ко мне в номер пришел Билл Стэплтон.
— Лэнс, я не тренер, но я считаю, что тебе не следует слишком напрягаться, — 
сказал он. — Тебе есть что терять. Будет лучше, если ты просто отбудешь номер. 
Не делай никаких глупостей.
Вести себя по-умному означало не допустить серьезных ошибок, не упасть, не 
получить травму и не потерять 10 минут в результате падения.
Мне было все равно.
— Билл, кому, по-твоему, ты все это говоришь?
— А в чем дело?
— Завтра я собираюсь рвать жилы изо всех сил. Я собираюсь выжать из себя все. Я 
собираюсь показать, кто король этой гонки.
— Ладно, — покорно согласился Билл. — Значит, как я понимаю, этот вопрос 
обсуждению не подлежит.
Я ехал в желтой майке от самого Метца и не собирался с ней расставаться. Наша 
команда показала себя идеальным механизмом, но теперь я хотел выиграть сам. 
Только троим гонщикам удавалось выиграть все разделки на «Туре», и это были 
величайшие гонщики всех времен: Бернар Ино, Эдди Мерке и Мигель Индурайн. Я 
хотел доказать, что на этой гонке самый сильный человек — я.