Через день или два мы отправились в университетский спортивный центр, чтобы 
проверить мои показатели. Я педалировал с такой силой, что велоэргометр 
зашкалило. Цифры мелькали с такой скоростью, что Крис не успевал их прочитывать.
 С улыбкой он шмякнул в мою ладонь 100 долларов. За ужином я небрежно сказал 
Крису:
— Может, мне съездить на соревнования в Атланту?
— Давай, — согласился Крис.
Тем же вечером мы стали составлять план моего возвращения. Крис сделал массу 
звонков, пытаясь найти для меня новые гоночные колеса. Потом он позвонил Биллу 
Стэплтону и сказал:
— Готово. Он стал другим человеком. Таким, каким мы его знали.
Я не то чтобы вернулся в спорт и сразу стал выигрывать все гонки подряд. Были 
взлеты и падения, хорошие результаты перемежались плохими. Но я больше не давал 
неудачам сбить меня с толку.
После Буна я наслаждался каждым своим днем, проведенным на велосипеде. Каждым. 
Даже если я был в неважной форме, страдал, падал, я уже больше никогда не 
допускал и мысли о том, чтобы снова все бросить и уйти.
Я даже на собственную свадьбу приехал на велосипеде. В Бун я ездил в апреле 
1998 года, а уже в мае мы с Кик поженились — в Санта-Барбаре. Мы пригласили на 
свадьбу около сотни человек и во время скромной католической церемонии (Кик — 
католичка) поклялись вечно любить друг друга. После этого были танцы — до утра 
и до упаду. Той ночью никто не сидел, всем было так весело, что нам с Кик 
хотелось, чтобы этот праздник никогда не кончался. Потом мы в свадебных нарядах 
сидели с гостями в баре, пили коктейли и курили сигары.
В доме на берегу мы оставались несколько дней, но наш медовый месяц нельзя было 
назвать идеальным — после Буна я весь горел желанием тренироваться. Я выезжал 
на тренировки каждый день. К началу «Гонки за розами», проводившейся во второй 
раз и уже получившей большую известность, мы вернулись в Остин. Город был 
частично перекрыт для автомобилистов. На улицах были развешаны праздничные 
гирлянды. Гонку я выиграл с приличным отрывом. Когда я взошел на подиум, Кик 
кричала и прыгала от радости. Она была так взволнована, словно я выиграл «Тур 
де Франс». Тогда до меня дошло, что ей еще не приходилось видеть моих побед. 
«Это мелочь», — сказал я ей, пожав плечами. Но в глубине души я, конечно, был 
очень рад.
Приятно было вновь ощутить дух соревнований. В следующий раз мне удалось 
ощутить его в июне, на чемпионате США среди профессионалов, где и было 
официально объявлено о моем возвращении. Финишировал я четвертым, а выиграл 
гонку мой друг и товарищ по команде Джордж Хинкэйпи.
Однажды утром я сказал Кик: «Пожалуй, пора возвращаться в Европу». Она только 
радостно кивнула и начала собираться. Я мог сказать ей: «Едем в Европу», а по 
приезде в Европу сказать: «Возвращаемся в Остин», а в Остине заявить: «Знаешь 
что, я ошибся, мы снова едем Европу», — и она стерпела бы все это без единой 
жалобы. Ей не были страшны никакие переезды.
Кик даже нравились эти испытания — новое место жительства, новый язык, — 
поэтому, когда я говорил: «Давай попробуем еще раз», она относилась к этому 
легко. Некоторые жены так жить не смогли бы, но потому-то я и не женился на них.
 Моя жена — молодец.
Мы с Кик сняли скромную квартиру в Ницце, и она снова занялась изучением 
французского. А я уехал на соревнования. Сначала я принял участие в «Туре 
Люксембурга» — и выиграл его. После первого этапа я позвонил домой, и Кик 
удивилась отсутствию воодушевления в моем голосе, но я слишком остерегался 
психологических ловушек, связанных с возвращением в большой спорт, и старался 
сдерживать свои эмоции и надежды. Это была всего лишь второстепенная 
четырехдневная гонка — успех в ней никакой крупный гонщик не стал бы считать 
своей большой победой. Но с точки зрения психологической эта победа была очень 
важна для меня, поскольку означала, что я снова способен выигрывать, и, кроме 
того, принесла мне несколько бонусных очков ICU. Она изгнала из меня последние 
остатки сомнений.
После этого я финишировал четвертым в недельном «Туре Голландии». Начавшийся в 
июле «Тур де Франс» я пропустил, потому что еще не был готов к этой 
изматывающей многодневке длительностью в три недели. Я наблюдал за этой гонкой, 
оказавшейся в том году самой драматической и неоднозначной за всю ее историю, 
со стороны. В ходе нескольких рейдов на технические машины команд французская 
полиция обнаружила огромные запасы эпогена и анаболических стероидов. Некоторые 
члены команд и официальные лица были брошены за решетку, под подозрением же 
оказались все. Велосипедисты были возмущены столь бесцеремонным поведением 
французских властей. Начала гонку двадцать одна команда, а до финиша добрались 
лишь четырнадцать. Одна команда была снята с соревнований, а шесть других сошли 
в знак протеста.
Допинг — печальный факт велосипедного мира, как и любого другого вида спорта, 
где все решает выносливость спортсменов. Некоторые команды и гонщики видели в 
допинге своего рода гонку ядерных вооружений — ты вынужден применять эти 
препараты, если не хочешь отстать от других. Лично я так никогда не считал, а 
уж после химиотерапии идея их использования стала мне и вовсе отвратительна. В 
общем и целом «Тур-1998» вызвал у меня смешанные чувства: я сочувствовал 
гонщикам, попавшим под раздачу, — некоторые из них были мне хорошо знакомы, — и 
в то же время полагал, что в будущем эти события помогут «Туру» стать более 
честным состязанием.
На протяжении всего лета я продолжал устойчиво улучшать свои результаты, в 
августе мы с Кик уже настолько уверовали в мое успешное будущее, что решили