помогла бы вам справиться с эмоциональными трудностями, связанными с 
возвращением к нормальной жизни, когда бороться за само свое существование 
больше не нужно.
Невозможно просто проснуться утром и сказать: «Ладно, рак я победил, и теперь 
пора вернуться к нормальной жизни». Это доказала мне Стейси Паундс. Физически я 
восстановился, но душа еще только начала выздоравливать. Я вошел в особую 
стадию жизни, которую можно было бы назвать «возвращением с того света».
Как пойдет моя дальнейшая жизнь? Что дальше? И как быть с периодически 
повторявшимися ночными кошмарами, снами из прошлого?



Глава восьмая
ВОЗВРАЩЕНИЕ С ТОГО СВЕТА

Во время болезни я говорил себе, что никогда не буду больше сквернословить, 
пить пиво, выходить из себя. Я собирался стать самым лучшим, самым правильным 
человеком, какой только бывает. Но жизнь продолжается. Ситуация меняется, 
намерения забываются. Я опять пью пиво. Опять сквернословлю.
Как вернуться в «обычный» мир? Эту проблему мне пришлось решать после 
выздоровления, и известные слова, что каждый день нужно проживать так, словно 
он последний, не очень-то мне помогали. Это все красиво звучит, но на практике 
все не так просто. Если бы я жил только настоящим, то стал бы очень милым 
бездельником — пропойцей с вечной трехдневной щетиной на подбородке. Поверьте 
мне, это я уже пробовал.
Люди считают мое возвращение к жизни триумфом, но на самом деле поначалу оно 
было полной катастрофой. Когда ты целый год живешь под страхом смерти, тебе 
кажется, что ты заслужил, чтобы остаток жизни превратился в нескончаемый 
праздник. Это, конечно, невозможно; нужно возвращаться к семье, друзьям, работе.
 Но какая-то часть моего «я» не хотела возвращаться к старому. В январе мы 
уехали в Европу с командой «U. S. Postal». Кик бросила работу, отдала в хорошие 
руки свою собаку, сдала внаем своей дом и упаковала все свои вещи. Мы сняли 
квартиру в Кап-Ферра, на полпути между Ниццей и Монако, и я оставил там Кик 
одну, пока колесил по дорогам вместе с командой. На соревнованиях женам и 
подругам находиться нельзя. Это работа, как и любая другая, — на завод ведь с 
женой не ходят.
Кристин было одиноко в чужой стране, без друзей и родных, без знания языка. Но 
она не унывала: записалась на курсы французского, обустраивала квартиру и 
вообще относилась ко всему так, словно это было большим приключением, не 
подавая и признака страха. Она ни разу не пожаловалась. Я гордился ею.
Мое собственное настроение было похуже. На трассах у меня получалось не так, 
как хотелось бы: мне приходилось заново приспосабливаться к трудностям 
европейских гонок. Я уже забыл, что это такое. Последний раз я был в Европе, 
когда у Кик был отпуск — тогда мы были настоящими туристами и жили в лучших 
отелях. Теперь же приходилось вновь привыкать к ужасной пище, скрипучим 
кроватям в грязных придорожных пансионах и бесконечным переездам. Мне это не 
нравилось.
В глубине души я не был к этому готов. Если бы я лучше понимал себя в то время, 
то вынужден был бы признать, что моя попытка вернуться в большой спорт вызывала 
серьезные психологические проблемы. Если день складывался неудачно, я говорил: 
«Что ж, просто я слишком много перенес: три операции, три месяца химии и год 
ада, — вот в чем причина. Я не способен соревноваться на прежнем уровне. 
Организм уже не тот». Хотя на самом деле я должен был бы сказать: «Да просто 
день неудачный».
На меня давил тяжелый груз внутренних сомнений и обид. Моя зарплата составляла 
лишь малую толику того, что я зарабатывал в прежние дни, а новые спонсоры не 
объявлялись. Я саркастически называл это «80-процентным налогом на рак». Я 
надеялся, что в ту самую минуту, когда я вернусь в велоспорт и громогласно 
объявлю об этом, вся корпоративная Америка поспешит оказать мне спонсорскую 
поддержку, а когда этого не произошло, стал винить во всем Билла. В конце 
концов мы сильно поругались по телефону — я был в Европе, а он в Техасе. Я 
опять стал жаловаться на отсутствие каких-либо подвижек на спонсорском фронте.
— Послушай, что я тебе скажу, — сказал Билл. — Я найду тебе другого агента. 
Меня это все уже достало. Я знаю: ты думаешь, что мне это нужно, но это не так. 
Я ухожу.
Я помолчал и пошел на попятный:
— Это совсем не то, чего я хочу.
Я перестал давить на Билла, но меня продолжал тяготить тот факт, что я никому 
не нужен.
Моей первой за 18 месяцев профессиональной гонкой стала «Рута дель Соль» — 
пятидневный велопробег по Испании. Я финишировал четырнадцатым и вызвал большой 
переполох, но меня самого этот результат нисколько не обрадовал — скорее 
наоборот. Я привык лидировать. Кроме того, на меня давило всеобщее внимание, 
прикованное к этой первой после болезни гонке. В результате я слишком переживал 
за результат и отвлекался на отчеты в прессе. На самом деле я предпочел бы 
проехать трассу никем не замеченный, борясь со своими собственными сомнениями. 
Я просто хотел ехать вместе со всеми в пелотоне и дать своим ногам возможность 
вспомнить былое.
Две недели спустя я принял участие в гонке «Париж-Ницца», одной из самых 
тяжелых многодневок, уступающей разве что «Тур де Франс». Восемь дней пути