попытаюсь вернуться в спорт, как проинформировала Билла лондонская фирма 
«Lloyds», полис будет аннулирован. И я решил, что если уж идти на такой риск и 
возвращаться к гонкам, к этому должно лежать сердце. А в противном случае нет 
никакого смысла суетиться и отказываться от страховых сумм.
Прежде чем Билл покинул Сан-Франциско, мы решили, что ему следует напоследок 
заехать в офис Тома Вайзеля, чтобы попрощаться и поговорить с ним с глазу на 
глаз — а вдруг что-нибудь получится. Шикарный офис Тома располагался в 
величественном небоскребе «Transamerica», и Билл входил туда не без трепета.
В кабинете Тома Билл застал и Марка Горски. Они сели, и Том спросил напрямик:
— Сколько он хочет?
— Он хочет базовую зарплату в 215 тысяч долларов, — сказал Билл, — Плюс система 
материального поощрения.
Международная федерация велоспорта вознаграждает гонщиков бонусными очками на 
основе результатов, показанных ими в основных гонках, так что, достаточно 
регулярно занимая высокие места, я мог бы за счет бонусов получать премии, 
сравнимые с величиной зарплаты. Билл сказал, что я хочу получать 500 долларов 
за каждое бонусное очко, пока сумма очков не достигнет 150, и 1000 долларов за 
каждое очко, набранное сверх этой цифры.
— А как насчет лимита на число оплачиваемых очков? — спросил Том.
В каком-то смысле этот вопрос можно было считать комплиментом, потому что он 
выдавал беспокойство руководителей команды, что я могу стоить им больших денег, 
если буду выступать достаточно хорошо.
— Никакого лимита, — ответил Билл.
Том уставился на Билла долгим немигающим взглядом опытного переговорщика. Мы 
уже несколько недель вели безрезультатные переговоры с разными командами, и Том 
Вайзель был столь же тверд и непреклонен, как и остальные. Но он знал меня и 
верил в меня. Когда он открыл рот, чтобы сказать свое последнее слово, Билл 
напрягся.
— Я согласен, — сказал Том. — Будем считать, что договорились.
Билл чуть не застонал от облегчения. У нас получилось — я снова буду гонщиком! 
Я подписал соглашение, и мы созвали большую пресс-конференцию, на которой я был 
представлен как новый член команды «U. S. Postal». На пресс-конференции я 
сказал: «Я, конечно, потерял форму, но, думаю, не навсегда». В ноябре и декабре 
я усиленно тренировался на территории Штатов, а в январе перебрался за океан, 
чтобы впервые за долгие 18 месяцев выступить на соревнованиях. Я вернулся к 
своей прежней походной жизни, намереваясь вновь объехать весь европейский 
континент.
Но теперь было одно осложнение — Кик. Я съездил в Плано, чтобы повидаться с 
матерью. В субботу утром за чашкой кофе я сказал: «Давай сегодня посмотрим 
бриллианты». Мама просияла. Она поняла, что я имел в виду, и мы целый день 
посвятили посещению лучших ювелирных магазинов Далласа.
Затем я вернулся в Остин, и мы с Кик устроили ужин на двоих. Мы сидели на 
краешке дамбы за моим домом, любуясь закатом над озером. Наконец я сказал:
— Я должен ехать в Европу, а без тебя ехать нехочу. Я хочу, чтобы ты поехала со 
мной.
Солнце скрылось за горизонтом, и сгустились сумерки. Было тихо и темно, если не 
считать света из окон моего дома.
Я встал.
— Сегодня необычный день. Я хочу тебе кое-что показать.
Я сунул руку в карман и достал оттуда маленькую бархатную коробочку.
— Подойди ко мне, — сказал я.
Я открыл коробочку, и бриллиант засверкал.
— Выходи за меня замуж, — сказал я.
Кик не возражала.
Мы никогда не говорили о моем здоровье. Она ездила со мной на все ежемесячные 
обследования, рассматривала со мной все рентгеновские снимки, но у нас не было 
необходимости обсуждать общую картину. Однако когда мы объявили о помолвке, 
кто-то из друзей ее матери сказал: «Как ты позволяешь ей выходить за больного 
раком?» Это заставило нас задуматься. Кик сказала мне: «Знаешь, я предпочитаю 
прожить год в счастье, чем семьдесят в серости. В любом случае жизнь — величина 
неизвестная. Что будет дальше, ты не знаешь. Никто не знает».
Мы с Кик собрали кое-какие вещички и поехали через полстраны в Санта-Барбару, 
где был назначен двухмесячный тренировочный сбор команды. Там мы сняли 
небольшой домик на побережье и решили там же и пожениться. Свадебное 
путешествие мы запланировали на май. Прежде, однако, нам предстояло отправиться 
в Европу, где начинался очередной сезон велогонок.
Я стал постоянным посетителем тренажерных залов, чтобы восстановить силу мышц, 
и поступательно увеличивал интенсивность велосипедных тренировок. Все 
поражались тому, какие хорошие результаты я показывал на пробных заездах в 
Санта-Барбаре. Как-то я ехал вместе с Фрэнки Эндрю, и он сказал: «Вот это да, 
ты же побьешь любого — и это после рака».
Теперь я был здоровым человеком уже вполне официально. Второго октября я 
отпраздновал годовщину постановки ракового диагноза, и это означало, что из 
состояния ремиссии я перешел в разряд полностью излечившихся. По мнению врачей, 
вероятность того, что болезнь вернется, отныне была совершенно минимальной. 
Примерно тогда же я получил от доктора Крейга письмо. «Пора продолжать жить 
дальше», — писал он.
Но как жить дальше? Здесь совета вам не даст никто. Что это значит? Как только 
лечение заканчивается, врачи говорят: «Вы вылечились, так что езжайте домой и 
живите себе. Счастливого пути». Но нет никакой системы поддержки, которая