обо мне. Зарабатывала она 400 долларов в месяц, из которых 200 уходило на 
оплату квартиры, да еще 25 долларов в неделю приходилось отдавать за ясли. Но 
при этом она обеспечивала меня всем, в чем я нуждался, плюс еще что-то «сверх». 
У нее были свои способы устроить мне маленький праздник.
Когда я был еще совсем маленьким, она водила меня в кафе, где я пил коктейль 
через соломинку. Она втягивала немного напитка в соломинку, а потом я 
запрокидывал голову и сладкая прохладная жидкость стекала мне в рот. Так мать 
пыталась побаловать меня лакомством на 50 центов.
Каждый вечер мама мне читала. Хотя я был еще слишком мал, чтобы понять хоть 
слово, это ее не смущало. Чтение ей никогда не надоедало. «Не могу дождаться, 
когда ты будешь читать мне», — часто говорила она. Неудивительно, что я уже в 
два года читал стихи на память. Я все делал быстро. Пошел я в девять месяцев.
Через какое-то время мама получила место секретарши с годовым окладом в 12 
тысяч долларов, что позволило нам переехать в более приличную квартиру в 
северном пригороде Далласа, Ричардсоне. Потом она перешла на работу в 
телекоммуникационную компанию «Ericsson» и сделала там карьеру. Сейчас она уже 
не секретарша, а менеджер по работе с клиентами, и помимо этого имеет лицензию 
на работу в качестве агента по торговле недвижимостью. Вот в общем-то и все, 
что вам надо о ней знать. Она умна, напориста, трудолюбива. К тому же и 
выглядит достаточно молодо — так, что вполне может сойти за мою старшую сестру.
После Оук-Клиффа Ричардсон показался ей земным раем. Северные предместья 
Далласа тянутся чуть ли не до самой границы с Оклахомой непрерывной цепью 
городков, неотличимых друг от друга. На многие мили — одни и те же дома и 
торговые центры вдоль дорог на фоне однообразного коричнево-бурого техасского 
пейзажа. Но есть хорошие школы и множество открытых для всех спортивных 
площадок.
Через дорогу от нашей квартиры располагался небольшой велосипедный магазин со 
звучным названием «Richardson Bike Mart». Владельцем его был низкорослый крепыш 
по имени Джим Хойт. Джим спонсировал велогонщиков и постоянно искал детей, 
которые занялись бы этим видом спорта.
Раз в неделю мы с мамой отправлялись в местную булочную за свежими, еще 
горячими пончиками и проходили мимо этого веломагазина. Джим знал, как трудно 
приходилось моей матери, но он видел, что она всегда держится молодцом, а я 
всегда аккуратно одет и ухожен. Он проявил к нам интерес и уговорил мать купить 
мне «серьезный» велосипед. Это был «Schwinn Mag Scrambler», и я получил его в 
семь лет. Он был уродливо коричневый, с желтыми колесами, но я сразу полюбил 
его. Почему мальчишки так любят велосипеды? Да потому, что велосипед 
олицетворяет освобождение и независимость; к тому же это твой первый колесный 
транспорт. На велосипеде ты получаешь возможность путешествовать без всяких 
правил и без сопровождения взрослых.
Единственным, что мать привнесла в мою жизнь против моего желания, был отчим. 
Когда мне исполнилось три года, она вторично вышла замуж за человека по имени 
Терри Армстронг. Это был невысокий мужчина с пышными усами и привычкой 
преувеличивать свои скромные успехи. Он занимался оптовой продажей продуктов 
питания бакалейным магазинам и выглядел как типичный коммивояжер. Но он 
приносил в дом деньги и помогал оплачивать счета. Мама тем временем 
продвигалась по службе и купила нам дом в Плано, одном из самых шикарных 
пригородов.
Терри официально усыновил меня, дав мне свою фамилию, но я не помню, чтобы меня 
это событие как-то взволновало. Знаю лишь, что мой биологический отец, 
Гундерсон, официально отказался от всяких прав на меня. Чтобы усыновление 
произошло, Гундерсон должен был дать на это согласие. И он без лишних слов 
подписал все нужные бумаги.
Терри Армстронг был христианином и пытался вмешиваться в процесс моего 
воспитания. Но при всем своем желании воспитывать меня в духе христианства 
Терри был вспыльчив и порол меня почем зря — за детские шалости, неопрятность и 
другие мелочи.
Однажды я оставил в своей комнате незакрытый шкаф, из ящика которого выглядывал 
носок. Терри достал свою старую добрую трость. Она была толстая, деревянная и 
для наказания маленьких детей совершенно, на мой взгляд, неприемлемая. Отчим 
развернул меня и огрел ею.
Эта трость была его излюбленным средством приучения меня к дисциплине. Если я 
приходил домой поздно, в дело вступала трость.
Шарах. Если я огрызался, палка снова прохаживалась по моей спине. Шарах. Это 
вызывало боль не только физическую, но и эмоциональную. Поэтому Терри Армстронг 
мне не нравился. Я считал его злобным мужланом и подонком, и в результате у 
меня с детства сложилось впечатление, что церковь существует для идиотов.
Спортсменам не свойственно копаться в своих детских воспоминаниях, это ведь 
спортивных результатов не улучшает. Когда преодолеваешь затяжной 2-километровый 
подъем и у тебя на заднем колесе висят итальянцы с испанцами, о своих 
отроческих переживаниях думать как-то не хочется, да и вредно. Ты должен быть 
сосредоточен. Но надо понимать, что все это как раз в детстве и закладывалось. 
Как говорит моя мать, «превращай любой негатив в позитив». Ничто не пропадает 
зря, все потом используется, и старые раны и обиды становятся топливом для 
соревновательной энергии. Но тогда я был просто обиженным ребенком, который 
думал: «Если я поеду на своем велосипеде по этой дороге, и буду ехать 
достаточно долго, то, может быть, она выведет меня отсюда».
Плано тоже оставил на мне свой отпечаток. Это типичнейший американский пригород 
с торговыми рядами, улицами, образующими идеальную сетку, и загородными клубами,
 в псевдодовоенном стиле, разбросанными среди бурых полей. Его населяют мужчины