сообразил я.
Дело плохо. Я сел в машину и снова бросил взгляд на конверт с рентгеновскими 
снимками.
Офис Ривса был всего в двухстах метрах, но чувство было такое, что он намного 
дальше. В двух километрах. А может, в двадцати.
Когда я припарковался, уже стемнело и рабочий день явно закончился. «Если 
доктор Ривс до сих пор ждал меня, тому должна быть серьезная причина, — думал я.
 — А причина в том, что я, похоже, влип».
По дороге в кабинет Ривса я обратил внимание, что здание совершенно опустело. 
Все ушли. Был уже вечер.
Приехал Рик, и вид его был довольно мрачным. Я сел в кресло, а доктор Ривс в 
это время вскрыл конверт и извлек снимки. Рентгеновский снимок подобен 
фотонегативу: аномалии на нем выделяются белым. То, что черное, — это хорошо, 
это означает, что органы чистые. Черное хорошо. Белое — плохо.
Доктор Ривс прикрепил мои снимки к специальному экрану с подсветкой.
Моя грудь выглядела на рентгене как снежный буран.
— Да, ситуация серьезная, — сказал наконец доктор Ривс. — Похоже на 
тестикулярный рак с обширными метастазами до самых легких.
У меня рак.
— Вы уверены? — спросил я.
— Совершено уверен, — сказал Ривс.
Мне двадцать пять. Откуда у меня рак?
— Может, мне проконсультироваться у кого-нибудь еще? — сказал я.
— Разумеется, — ответил Ривс. — Вы имеете полное право сделать это. Но должен 
сказать, что в диагнозе я не сомневаюсь. Я запланировал для вас на завтра на 
семь утра операцию по удалению яичка.
У меня рак, и он добрался до легких. После этого доктор Ривс рассказал о 
болезни подробнее: рак яичек — редкое заболевание; в США ежегодно фиксируют 
лишь 7000 случаев. Эта болезнь поражает чаще всего мужчин в возрасте от 18 до 
25 лет и благодаря достижениям химиотерапии считается среди онкологических 
заболеваний наиболее излечимым, но главное здесь — своевременные диагностика и 
хирургическое вмешательство. Доктор Ривс был совершенно уверен, что у меня рак. 
Вопрос лишь в том, насколько широко он распространился. Ривс предложил мне 
обратиться к Дадли Юману, известному остинскому онкологу. Но надо было 
торопиться: каждый день на счету. Доктор Ривс, наконец, закончил, но я не мог 
вымолвить ни слова.
— Я оставлю вас на минутку, — сказал Ривс.
Оставшись наедине с Риком, я положил голову на стол.
— Не могу поверить, — произнес я.
Но я должен был признаться себе в том, что на самом деле болен. Эта головная 
боль, этот кровавый кашель, боль в горле, постоянная сонливость. Я 
действительно плохо себя чувствовал, и началось это не вчера.
— Лэнс, послушай меня. В лечении рака произошли значительные подвижки. От него 
можно вылечиться. Мы должны постараться сделать все возможное. Мы победим, чего 
бы это ни стоило.
— Хорошо, — сказал я. — Согласен.
Рик вызвал доктора Ривса.
— Что я должен делать? Давайте начнем. Давайте убьем эту заразу. Во что бы то 
ни стало.
Я хотел приступить к лечению прямо сейчас. Не сходя с места. Я готов был лечь 
под нож хирурга в тот же час. Я бы сам нацелил на себя лучевую пушку, если бы 
это помогло. Но Ривс терпеливо объяснил мне план действий на утро: я приеду в 
больницу рано утром, чтобы пройти целый ряд тестов и анализов и дать онкологу 
возможность определить степень развития рака, после чего мне хирургическим 
путем удалят яичко. Я встал и направился к выходу. Мне еще нужно было сделать 
множество звонков, в том числе матери; как-никак мне предстояло сообщить ей, 
что ее единственный ребенок болен раком.
Я сел в машину и поехал по извилистым улицам домой, на берег озера. Впервые в 
жизни я ехал медленно. Я был в шоке. Бог мой, я никогда больше не смогу 
соревноваться. Бог мой, я умру. Бог мой, у меня никогда не будет семьи. Все эти 
мысли путались, сменяя друг друга. Но первой была такая: Бог мой, я никогда 
больше не смогу соревноваться. Я взял телефон и позвонил Биллу Стэплтону.
— Билл, у меня плохие новости, — сказал я.
— Что такое? — встревоженно спросил он.
— Я заболел. Моей карьере конец.
— Что?
— Все кончено. Я болен, я никогда больше не смогу соревноваться, и у меня уже 
ничего в жизни не будет.
Я отключил связь.
Я тащился к дому на первой передаче, не имея сил даже нажать на педаль газа и 
оплакивая все, что имел: свой мир, свою профессию, свое «я». Я выехал сегодня 
из дома несокрушимым и непобедимым 25-летним молодцом. Рак изменил в моей жизни 
все: он не только погубил мою карьеру, но и лишил меня всего моего прежнего «я».
 Я начинал свою жизнь практически с нуля.
Моя мать работала секретаршей в Плано, но с помощью велосипеда я кое-чего в 
жизни достиг. В то время как другие дети занимались плаванием, я после школы 
крутил педали, потому что именно в этом видел свой единственный шанс. Каждый 
завоеванный приз, каждый заработанный доллар я оплатил литрами пота, а что мне 
делать теперь? Кем я буду, если перестану быть велосипедистом мирового класса 
Лэнсом Армстронгом?