выиграл Олимпийские игры, и день его смерти.
Я узнал, что значит участвовать в «Тур де Франс». Это не просто самая длинная 
велогонка, но и самая воодушевляющая, самая волнующая и самая трагическая. Это 
не просто велогонка. Это Жизнь. Она подвергает гонщика всем мыслимым и 
немыслимым испытаниям: холод, жара, горы, равнины, ямы, пробитые шины, ветер, 
невыразимое невезение, несказанная красота, задор, скука и — глубочайшее 
познание самого себя. Так же и в жизни мы сталкиваемся с различными стихиями и 
преградами, переживаем неудачи, несемся сломя голову в дождь — просто чтобы 
оставаться в строю и иметь хоть малую толику надежды на успех. «Тур» — это не 
просто гонка. Это испытание на прочность. Она испытывает тебя физически, 
психологически и морально.
Теперь я это понимаю. В этой гонке нет коротких путей, ее нельзя выиграть «на 
халяву». Нужно годами укреплять свое тело и характер, нужно записать в свой 
актив сотни побед в других гонках и откатать тысячи километров. Я не мог 
выиграть «Тур де Франс», пока мои ноги, легкие, мозг и сердце не обрели 
достаточной силы. Пока я не стал мужчиной. Фабио был мужчиной. А я еще только 
пытался стать им.



Глава четвертая
ВСЕ ХУЖЕ И ХУЖЕ

Мне казалось, я знаю, что такое страх, пока не услышал слова: «У вас рак». 
Когда приходит настоящий страх, его не спутаешь ни с чем: это ощущается так, 
словно вся кровь в организме начинает течь не в ту сторону. Все мои прежние 
страхи — боязнь не понравиться кому-то, боязнь насмешек, боязнь потерять деньги 
— вдруг показались мелкими и незначительными. Теперь все в жизни виделось 
по-другому. Повседневные неприятности — лопнувшая шина, потеря работы, 
транспортная пробка — были пересмотрены мною с точки зрения приоритетов: что 
необходимо, а что желательно, что является реальной проблемой, а что мелкой 
царапиной. Болтанка в самолете — это всего лишь болтанка в самолете; это не рак.

Люди есть люди: у каждого свои слабости и недостатки, и ничто человеческое им 
не чуждо. Но спортсмены не склонны мыслить подобным образом. Они слишком заняты 
созданием ауры собственной непобедимости, чтобы признавать свои страхи, 
слабости, обиды, свою уязвимость, подверженность ошибкам и быть особенно 
добрыми, участливыми, благодушными, терпимыми и склонными к прощению по 
отношению к себе самим и окружающим их людям. Но, сидя в одиночестве в пустом 
доме в тот первый вечер после диагноза, я боялся чисто по-человечески.
Я не находил в себе силы сообщить матери о своей болезни. Вскоре после моего 
возвращения домой из офиса доктора Ривса ко мне заехал Рик Паркер, считавший, 
что мне не следует оставаться одному. Я сказал ему, что не могу заставить себя 
позвонить матери и сообщить ей о болезни. Рик предложил сделать это за меня, и 
я согласился.
Не было какого-то мягкого способа донести до нее эту новость. Когда раздался 
звонок, она только-только вернулась с работы и сидела в саду, читая газету.
— Линда, Лэнсу нужно поговорить с вами по этому поводу самому, но для начала я 
хочу ввести вас в курс дела. У него выявили рак яичка, и на завтра на 7 утра 
назначена операция.
— Нет, — сказала мама. — Как такое может быть?
— Мне очень жаль, но я думаю, вам стоит приехать сюда.
Мать заплакала, и Рик попытался утешить ее, но продолжал настаивать на том, 
чтобы она приехала в Остин как можно скорее. Взяв себя в руки, мама сказала:
— Хорошо. Скоро буду.
Она повесила трубку, даже не поговорив со мной, быстро побросала что попало в 
свою дорожную сумку и помчалась в аэропорт.
Когда Рик повесил трубку после разговора с моей матерью, я снова раскис. Рик 
терпеливо уговаривал меня.
— Это нормально, что ты плачешь, Лэнс, — говорил он. — Это даже хорошо. Лэнс, 
твоя болезнь излечима. Но нужно действовать быстро. И поскорее удалить эту 
заразу.
Несколько успокоившись, я прошел в свой кабинет и начал обзванивать всех тех, 
кому, как мне казалось, нужно было немедленно сообщить о случившемся. Я 
позвонил своему другу и товарищу по команде «Motorola» Кевину Ливингстону, 
который в это время участвовал в гонках в Европе. Кевин был для меня как 
младший брат; мы были так близки, что на следующий сезон даже планировали 
вместе снять квартиру в Европе. Ранее я уговорил его переехать жить в Остин, 
чтобы мы могли вместе потренироваться.
Дозвонившись до него в Италии, я был все еще как в дурном сне.
— Мне нужно кое-что сказать тебе. У меня плохие вести.
— Что, гонку проиграл?
— У меня рак.
Я хотел объяснить Кевину, что я чувствовал и как мне не терпелось его увидеть, 
но он жил в одной квартире с тремя членами национальной сборной США, а их я 
посвящать в свои проблемы не хотел. Поэтому нам пришлось общаться как 
заговорщикам.
— Ты знаешь, — сказал я.
— Да, я знаю, — ответил он.
На этом наш разговор закончился. Уже на cледующий день Кевин вылетел домой.