На одном из последних этапов гонки на крутом спуске погиб мой товарищ по 
команде «Motorola», олимпийский чемпион 1992 года Фабио Касартелли. С горы 
пелотон спускается плотной группой, и если один из гонщиков падает, это может 
привести к ужасающей цепной реакции. Вместе с Фабио в завал попали 20 гонщиков. 
Но Фабио ударился затылком о бордюр, сломав шею и пробив череп.
Я ехал слишком быстро и мало что видел. Упала группа гонщиков — но такие вещи в 
«Туре» случаются часто. О том, что случилось на самом деле, я узнал лишь 
несколько позже по рации: погиб Фабио. Когда тебе говорят такое, поначалу далее 
не веришь своим ушам.
Это был один из самых длинных дней в моей жизни. Фабио был не только молодой 
надеждой итальянского велоспорта; он совсем недавно женился и стал отцом. Его 
ребенку был лишь месяц от роду.
Мы должны были ехать дальше и закончить этап, как бы плохо нам ни было. С Фабио 
я познакомился еще в 1991 году, когда делал только первые шаги в международных 
гонках. Он жил в окрестностях Комо, где и я снял себе квартиру, мы состязались 
с ним на Олимпийских играх 1992 года в Барселоне, где он завоевал золотую 
медаль. Он был очень жизнерадостным человеком, немного легкомысленным шутником. 
Некоторые из лучших итальянских гонщиков — серьезные и даже суровые мачо, но 
Фабио был не таким. Он был сама легкость и свежесть.
Тем вечером в команде «Motorola» было проведено собрание, где решался вопрос, 
продолжать нам участие в гонке или нет. Мнения разделились. Половина членов 
нашей команды хотела сойти с дистанции и, поехав домой, оплакивать с родными и 
друзьями участь своего товарища, другие желали продолжать борьбу в честь Фабио. 
Лично я хотел остановиться; я думал, что мне уже не хватит мужества продолжать 
эту жестокую гонку. Я впервые столкнулся со смертью и искренним горем, поэтому 
не знал, как справлюсь с этим. Однако вскоре на наше собрание пришла жена Фабио 
и сказала, что хотела бы, чтобы мы продолжали гонку, потому что ей казалось, 
что этого захотел бы и сам Фабио. Тогда мы сели кружком на траву позади отеля, 
помолились и решили остаться на трассе.
На следующий день пелотон ехал неторопливо и торжественно и в память о Фабио 
церемониально отдал победу на этапе нашей команде. Это был еще один бесконечный 
день: восемь часов в седле, и у всех печальные лица. Гонки как таковой не было. 
Это была фактически похоронная процессия. Наша команда пересекла финишную черту 
первой, а вслед за нами ее пересек автомобиль технической поддержки с 
перевязанным черной лентой велосипедом Фабио на крыше.
Через день гонка возобновилась уже всерьез, и мы достигли Бордо. Следующий этап 
заканчивался в Лиможе, и накануне старта Оч обошел нас всех и сказал, что Фабио 
в «Туре» преследовал две цели: он хотел дойти до финиша и особенно хотел 
попытаться выиграть этап в Лиможе. Как только Оч замолчал, я подумал, что если 
Фабио хотел выиграть этот этап сам, я должен выиграть вместо него и обязательно 
пройти «Тур» до конца — как того хотел Фабио.
К середине этапа я оказался в лидирующей группе из 25 гонщиков. Индурайн в 
желтой майке лидера общего зачета отсиживался сзади. И я сделал то, что было 
для меня вполне естественно, — атаковал.
Проблема была в том, что я, как обычно, пошел в отрыв слишком рано. Оставалось 
ехать еще 40 километров, и дорога шла под уклон. Но с горы я скатился так 
быстро, что одним махом оторвался секунд на тридцать. Остальные гонщики были 
совершенно ошеломлены. Полагаю, они недоумевали: «О чем он думает?»
И о чем же я думал? Я огляделся на гонщиков, ехавших рядом со мной, — никто 
особенных амбиций не проявлял. Было жарко, и ускорять темп никому не хотелось. 
Все рассчитывали подойти к финишу поближе и уже тогда начинать тактические игры.
 Я оглянулся еще раз: кто-то пьет воду. Оглянулся снова: кто-то поправляет шлем.
 И я рванул.
Когда в группе 15 человек из 15 разных команд, никакой организованности нет. 
Все кивают друг на друга: «Догоняй!» — «Сам догоняй!» Так я оторвался. Я летел 
быстрее, чем когда-либо. Это был тактический удар в лицо. Он никак не был 
связан с моей силой или способностями; все зависело от первоначального шока и 
величины отрыва. Это был неблагоразумный поступок, но он сработал.
К финишу мой отрыв составил 55 секунд. Группа технической поддержки нашей 
команды подъезжала ко мне на машине и доводила последнюю информацию. Сначала 
Хенни Куйпер, наш менеджер, сообщил: «Отрыв — 30 секунд». Через несколько минут 
он подъехал снова и доложил: «45 секунд».
Когда он подъехал еще раз, я сказал:
— Хенни, больше не надо подъезжать. Они меня уже не догонят.
— Хорошо, хорошо, — сказал он и приотстал.
Меня не догнали.
Выиграв почти минуту, я в момент финиша боли и усталости не чувствовал. 
Наоборот, я испытывал душевный подъем. Я знал, что в тот день у меня была 
высокая цель. Хоть я и пошел в отрыв слишком рано, никакой усталости не было. 
Мне нравилось думать, что Фабио радовался этой победе вместе с нами — просто из 
другого мира. Я ни минуты не сомневался, что во время гонки на моем велосипеде 
сидели и крутили педали два человека. Со мной незримо был Фабио.
Чувства, переполнявшие меня на финише, были такими, каких я еще никогда не 
испытывал. Мне казалось, что я одержал победу за Фабио, за его семью, за его 
ребенка и за всю погруженную в траур Италию. Пересекая финишную черту, я возвел 
глаза к небу, к Фабио.
После окончания «Тура» Оч построил в честь Фабио мемориал. Памятник из белого 
мрамора было доверено выполнить одному скульптуру из Комо. На церемонию 
открытия мемориала слетелись из разных стран все члены нашей команды. Солнечные 
часы на памятнике запечатлели три даты: день рождения Фабио, день, когда он