основания излить на меня все свое раздражение; но вместо этого задержался на 
два дня в Цюрихе и, сев на велосипед, поехал на тренировку вместе со мной. Он 
был уверен, что я мог бы выиграть чемпионат мира в Осло — но только если буду 
благоразумен.
— Единственное, что тебе нужно, — сказал он мне в ходе нашей совместной 
тренировки, — ждать. Просто ждать. Двух-трех последних кругов тебе для отрыва 
хватит. Дернись раньше — и ты потеряешь все шансы на победу. Но на этих 
последних кругах можешь атаковать в любое время, когда захочешь.
На чемпионате мира ординарных велосипедистов нет. Мне противостояли великие 
гонщики, находившиеся в пике своей формы, и главным фаворитом считался Мигель 
Индурайн, который незадолго перед этим одержал свою третью победу в «Тур де 
Франс». Если я собрался победить, то должен был нарушить исторические традиции. 
Никто в 21 год мировым чемпионом в велоспорте еще не становился.
За несколько дней перед гонкой я снова позвонил матери и попросил ее приехать и 
побыть со мной. Она всегда была для меня источником уверенности в себе. Кроме 
того, я хотел, чтобы она увидела меня в такой престижной компании. Она взяла 
отпуск и, прилетев, поселилась со мной в одном номере.
Она заботилась обо мне как в прежние годы. Стирала мои вещи, кормила меня, 
отвечала на телефонные звонки и обеспечивала необходимый покой. Мне не 
приходилось говорить с ней о сложностях спортивной борьбы и о своих 
переживаниях — она все понимала без слов. Чем ближе становился день старта, тем 
немногословнее я становился. Я замыкался в себе, мысленно планируя гонку. Мама 
читала при свете настольной лампы, а я смотрел в потолок или дремал.
Наконец день гонки наступил — и, когда я проснулся, шел дождь. Открыв глаза, я 
увидел капли на оконном стекле. Проклятый, ненавистный дождь, который так 
измучил и опозорил меня в Сан-Себастьяне.
Лило весь день. Но был человек, который страдал от дождя больше, чем я, — мама. 
Она под дождем просидела на трибуне семь часов, ни разу не поднявшись. Напротив 
трибуны был установлен огромный экран, на котором болельщики могли следить за 
перипетиями борьбы, происходившей на петле протяженностью в 18,4 километра.
В дождь европейские дороги покрываются скользкой грязе-бензиновой жижей. 
Гонщиков из-за этой слякоти бросало направо и налево. Я тоже упал — дважды. Но 
каждый раз быстро поднимался, садился в седло и вновь включался в гонку, не 
теряя присутствия духа.
На протяжении всей гонки я выжидал, выжидал, выжидал. Я сдерживал себя, как 
просил меня Оч. Последние 14 кругов до финиша я держался в лидирующей группе — 
и там же был Индурайн, великий испанец. Наконец на предпоследнем подъеме я 
пошел в отрыв. Когда я достиг перевала, вся остальная группа висела у меня на 
хвосте. Я скатился вниз и с лету стал подниматься на крутой склон, называемый 
Экеберг. Остальные следовали по пятам. Тогда я сказал себе: «Сейчас или 
никогда» — и, встав на педали, начал новую атаку. На этот раз между мной и 
остальными образовалась брешь.
По другой стороне Экеберга тянулся длинный и опасный спуск. Протяженность его 
составляла четыре километра, и на мокрой дороге случиться могло все что угодно. 
Но все повороты я прошел четко, ни разу не поскользнувшись, и уже в самом низу 
оглянулся, чтобы посмотреть, кто следует за мной.
Не было никого. Я запаниковал. «Ты опять наступил на те же грабли, — в отчаянии 
упрекнул я себя, — опять рванул раньше времени». Наверно, я сбился со счету. 
Наверное, впереди еще один круг, потому что такой отрыв был слишком хорош, 
чтобы быть правдой. Я опустил глаза на компьютер. Нет, ничего я не перепутал: 
это действительно был последний круг.
Я выигрывал. На последних 700 метрах я уже начал торжествовать победу, вытянув 
в стороны руки и сжимая-разжимая кулаки, раздавая воздушные поцелуи кланяясь 
зрителям. Пересекая финишную черту, чуть ли не канкан на велосипеде отплясывал. 
Наконец я затормозил, спешился и первым делом принялся искать в толпе людей 
свою мать. Найдя, обнял ее, и так мы стояли, обнявшись, под дождем. Я повторял: 
«У нас получилось. У нас получилось». И мы оба плакали.
В какой- то момент всеобщей сумятицы, поздравлений, церемонии награждения мне 
сообщили, что меня хочет видеть норвежский король Харальд. Я кивнул и сказал:
— Пойдем, мама, познакомимся с королем.
Она сказала:
— Ладно, пойдем.
Пройдя несколько кордонов службы безопасности, мы подошли к двери, за которой 
меня для приватной аудиенции ждал король. Сопровождающий остановил нас.
— Она должна остаться здесь, — сказал он.
Король примет лишь вас одного.
— Я не оставляю свою мать за дверью, — ответил я.
Я взял маму за руку и повернулся, чтобы пойти прочь.
— Ну их, пойдем, — сказал я ей. Я не собирался идти куда бы то ни было без нее.
Сопровождающий смягчился:
— Хорошо, следуйте за мной.
Так мы познакомились с королем, который оказался очень милым человеком. 
Аудиенция была короткой и очень вежливой, и вскоре мы вернулись к своей команде,
 чтобы продолжить торжество.
Это событие казалось концом, финишем сложного этапа моей жизни — и жизни моей 
матери. Мы вышли из него победителями. Никто больше не скажет, что нам в жизни 
ничего не светит. Не нужно больше беспокоиться об оплате счетов и побираться на 
покупку снаряжения или билетов. Возможно, это было концом долгого и тяжелого 
подъема, называвшегося детством.
Хоть я был чемпионом мира, мне еще многому надо было учиться, и следующие три