энергии, но чувствовал только усталость. У меня болели соски. Если бы я 
разбирался в физиологии немного больше, то понял бы, что это признак болезни. 
Это означало, что у меня был повышен уровень ХГЧ, гормона, который обычно 
вырабатывается в организме беременных женщин. В организме мужчин он 
присутствует в крошечных количествах и повышение его уровня означает дисфункцию 
яичек.
Я думал, что просто перетрудился. «Встряхнись, — говорил я себе, — ты не можешь 
позволить себе уставать». Меня ждали два самых главных соревнования сезона: 
«Тур де Франс» и Олимпийские игры в Атланте, — и это были те соревнования, ради 
которых я столько старался.
С дистанции «Тур де Франс» я сошел уже на пятый день. После гонки под проливным 
дождем у меня заболело горло, и начался бронхит. Я кашлял, у меня болела спина, 
и я уже просто не мог ехать дальше. «Не могу дышать», — объяснил я журналистам. 
Как оказалось, это были пророческие слова.
В Атланте мое тело предало меня снова. Я приехал шестым в гонке на время и 
двенадцатым в шоссейной гонке. Результаты эти можно было бы назвать совсем 
неплохими, но они никак не отвечали моим высоким ожиданиям.
Вернувшись в Остин, я пытался убедить себя, что причиной всему был грипп. Я 
много спал, но не высыпался. Однако я не обращал внимания на свою сонливость, 
списывая ее на тяжелый сезон.
Восемнадцатого сентября я отметил свое 25-летие, а пару дней спустя пригласил 
кучу друзей на концерт Джимми Баффета, взяв по такому случаю напрокат аппарат 
для приготовления коктейля «Маргарита». Из Плано приехала моя мать Линда, и в 
разгар праздника я сказал ей: «Я самый счастливый человек на свете».
Я любил свою жизнь. У меня была красивая подруга, Лайза Шилз, с которой мы 
вместе учились в университете штата Техас. Я только-только подписал 
двухгодичный контракт с престижным французским велоклубом «Cofidis» на 2,5 
миллиона долларов. У меня был шикарный новый дом в средиземноморском стиле на 
берегу озера Остин. Он строился несколько месяцев и в его архитектурном 
оформлении и внутреннем убранстве были учтены все мои пожелания. Огромные окна 
выходили на плавательный бассейн и внутренний дворик в форме раковины, который 
тянулся к самому причалу, где были пришвартованы мои личные моторная лодка и 
водный мотоцикл.
Только одна вещь омрачала тот вечер: во время концерта я ощутил приступ 
головной боли. Она началась как тупое постукивание. Я принял аспирин. Не 
помогло. Боль только усилилась.
Я попробовал ибупрофен. Проглотил четыре таблетки, но боль не унималась. Я 
решил, что причина тому — слишком большое количество выпитых «Маргарит», и 
сказал себе, что больше никогда не буду пить эту дрянь. Мой друг и адвокат Билл 
Стэплтон предложил мне лекарство от мигрени, которое нашлось в сумочке у его 
жены Лоры. Я принял три таблетки. Тоже никакого эффекта.
Боль усиливалась и стала такой, как ее порой показывают в кино: голова 
раскалывается, и ее хочется изо всех сил сжать обеими руками, чтобы она не 
развалилась на части.
Наконец я сдался и отправился домой. Выключил повсюду свет и в полной 
неподвижности лег на диван. Боль не отступала, но вкупе с текилой так измучила 
меня, что я наконец уснул.
Утром голова уже не болела. Отправившись на кухню приготовить кофе, я заметил, 
что со зрением у меня что-то не так — края предметов расплывались. «Наверное, 
старею, — подумал я. — Может быть, мне нужны очки?» У меня всему находилось 
оправдание.
Пару дней спустя, когда я, сидя в гостиной, разговаривал по телефону с Биллом 
Стэплтоном, на меня вдруг напал кашель. Я давился, и во рту был какой-то 
неприятный металлический привкус. «Подожди минутку, — сказал я в трубку, — со 
мной происходит что-то странное». Я помчался в ванную и откашлялся в раковину.
Мокрота была с кровью. Я глядел на нее, не веря своим глазам. Откашлялся снова 
— и опять выплюнул кровь. Я не мог поверить, что вся эта мерзость выходит из 
моего тела.
Потрясенный, я вернулся в гостиную и взял трубку. «Билл, я тебе потом 
перезвоню», — сказал я и тут же набрал номер доктора Рика Паркера, своего друга 
и личного врача. Рик жил по соседству. «Ты не мог бы приехать? — попросил я. — 
Я харкаю кровью».
В ожидании Рика я вернулся в ванную и снова принялся рассматривать кровавую 
мокроту, оставшуюся на дне раковины. Вдруг моя рука повернула кран. Мне 
захотелось смыть все это. Иногда я действую, не отдавая себе отчета в своих 
поступках. Мне не хотелось, чтобы Рик видел это. Я стеснялся. Я хотел, чтобы 
ничего этого не было. Рик приехал осмотреть мой рот и нос. Потом посветил мне в 
горло и захотел увидеть кровь. Я показал ему те капли, что еще оставались в 
раковине. «О Боже, — подумал я, — не могу даже сказать ему, как много было этой 
гадости, — так это отвратительно». Рику часто приходилось слышать от меня 
жалобы на насморк и аллергию. В Остине растет много амброзии, пыльца которой 
вызывает у меня аллергию, а антигистаминные препараты я при всех своих 
страданиях принимать не могу из-за жестких антидопинговых ограничений, 
существующих в велоспорте. Приходится терпеть.
— Возможно, это носовое кровотечение, — предположил Рик. — Мог лопнуть сосуд.
— Отлично, — сказал я. — Невелика беда.
Я испытал такое облегчение, что ухватился за первое же предположение о не 
слишком серьезном расстройстве и удовлетворился им. Рик собрал свои инструменты 
и уже в дверях пригласил меня отобедать у них на следующей неделе.
В назначенный день я отправился к Паркерам на своем мотороллере. У меня много