старта — и в путь. Тогда я улучшил рекорд трассы на 45 секунд.
Те вещи, которые были важны для жителей Плано, для меня начинали иметь все 
меньше и меньше значения. Школа и праздные развлечения отошли на второй план. 
Главным была только моя цель — стать спортсменом мирового класса. Обладание 
домиком у дороги рядом с сельским магазином не отвечало моим амбициям. У меня 
была скоростная машина и в бумажнике водились деньги, и все это пришло 
благодаря победам в спорте, в котором никто из моих товарищей по школе ничего 
не понимал и которым совершенно не интересовался.
Мои тренировочные заезды становились все более продолжительными. Иногда мы 
компанией отправлялись в турпоход или покататься на озере на водных лыжах, и 
если все возвращались оттуда на машинах, то я в полном одиночестве ехал домой 
на велосипеде. Однажды после такого турпохода мне пришлось ехать домой почти 
100 километров — от самого Тексома.
Даже учителя в школе, казалось, не понимали, чем я занимаюсь. Во время второго 
семестра в выпускном классе Федерация велоспорта США пригласила меня приехать в 
Колорадо-Спрингс на сбор юниорской национальной команды, а потом отправиться на 
первые в моей жизни международные соревнования — юниорский чемпионат мира 1990 
года в Москве. Они, видно, прослышали о моем выступлении в Нью-Мексико.
Но администрация школы возражала. У них была строгая политика: никаких 
неоправданных отлучек. Вы скажете, что моя поездка в Москву принесла бы школе 
известность и что она должна была бы гордиться тем, что один из ее выпускников 
в перспективе может стать участником Олимпийских игр, но они так не считали.
Впрочем, я все равно поехал в Колорадо-Спрингс, а потом — и в Москву. Для 
уровня юниорского чемпионата я был еще дилетантом; я был сгустком сырой энергии,
 но не имел представления о тактике и не умел рассчитывать темп. Несколько 
кругов я лидировал, а потом увял, растратив силы в слишком ранней атаке. Тем не 
менее на федерацию впечатление мне произвести удалось, а русский тренер всем 
говорил, что я самый лучший юный гонщик, каких он видел за годы своей карьеры.
Я был в отъезде шесть недель. Вернувшись в марте, я узнал, что из-за 
пропущенных уроков мне были выставлены сплошные нули. Комиссия из шести 
администраторов школы пригласила на встречу меня и мою мать, и нам было сказано,
 что, если я в ближайшие недели не ликвидирую задолженность по всем предметам, 
мне не выдадут аттестат. Мы с мамой были ошеломлены.
— Но я никак не успею сделать это за столь короткое время, — сказал я им.
Разжалобить их не удалось.
— Но ты ведь не пасуешь перед трудностями, — язвительно произнес один из членов 
комиссии.
Я в упор посмотрел на них. Я прекрасно понимал, что, если бы я играл в футбол, 
носил рубашку-поло и мои родители были членами загородного клуба Аос-Риоса, 
отношение ко мне было бы совсем другим.
— Заседание окончено, — сказал я.
Мы с матерью встали и ушли. У нас уже были оплачены участие в официальной 
церемонии и на выпускном балу, куплен академический костюм — мантия с головным 
убором. Мама сказала мне: «Оставайся в школе до окончания уроков, а я все 
устрою раньше, чем ты вернешься домой».
Она вернулась к себе в офис и обзвонила все частные школы Далласа, какие только 
нашла в телефонном справочнике. Она просила, чтобы они приняли меня, а потом 
признавалась, что не в состоянии платить за обучение, так не возьмут ли они 
меня бесплатно? «Он неплохой мальчик, — умоляла она. — Наркотики не употребляет.
 Уверяю вас, он очень способный».
К концу дня ей удалось найти частное учебное заведение, куда меня согласились 
принять при условии, что я буду брать дополнительные уроки. Аттестат я получил 
вовремя. На торжественной церемонии у всех моих новых одноклассников на 
головных уборах были каштановые кисточки, а у меня — золотая, из Плано-Ист, но 
меня это нисколько не смущало.
Что касается выпускного бала, то я решил провести его в своей прежней школе. Мы 
уже заплатили за участие, и я не собирался отказываться от своего права. Я 
купил букетик цветов для своей девушки, взял напрокат смокинг и арендовал 
лимузин. В тот вечер, надев смокинг и повязав бабочку, я вдруг подумал: «Мама 
никогда не ездила на лимузине».
Я хотел, чтобы она восполнила этот пробел в своей жизни. Как выразить матери 
все свои чувства к ней и как отплатить за все, чем ты ей обязан?
Мать дала мне в жизни больше, чем мог бы дать любой учитель или отец, если бы 
он был, и делала она это долгие трудные годы, годы, которые должны были 
казаться ей такими же пустыми, как бурые поля Техаса. Она никогда не сдавалась, 
не беспокоилась о том, как она выглядит со стороны, стиснув зубы доводила все 
до логического завершения; я мог только мечтать о силе духа и стойкости моей 
матери, одинокой женщины с юным сыном и маленькой зарплатой, которая не ждала 
за все свои тяготы и лишения никаких наград, призов или лавров. Она находила 
утешение в своей материнской любви. Всякий раз, когда она повторяла: «Превращай 
препятствия в благоприятные возможности, негатив — в позитив», я понимал, что 
она говорила обо мне, о своей решимости во что бы то ни стало вывести меня в 
люди.
— Надень свое выходное платье, — сказал я ей.
У моей мамы было чудесное платье, которое она именовала «выходным». Она надела 
его и села в машину рядом со мной и моей подружкой, и мы катались по городу 
больше часа, смеясь и провозглашая тосты за мое окончание школы, пока не 
подошло время бала.
Мама вновь обрела свое счастье в личной жизни. Когда мне было семнадцать, она 
познакомилась с мужчиной по имени Джон Уоллинг, очень хорошим человеком, за