которого впоследствии вышла замуж. Мне нравился этот человек, с которым мы 
стали хорошими друзьями, и я очень жалел, когда в 1998 году они разошлись.
Это забавно. Когда знакомые говорят: «Я на днях видел твоего отца», мне 
приходится задумываться: «Кого именно они имеют в виду?» Это может оказаться 
любой из трех мужчин, но своего «родного» отца я и в лицо не знаю, а о Терри 
даже говорить не хочу. Случается, кто-то из Армстронгов пытается связаться со 
мной, как будто мы родственники. Но мы не родственники, и я хочу, чтобы они 
уважали мои чувства на этот счет. Моя семья — Мунихэмы. А что касается 
Армстронга, то эту фамилию я считаю своим псевдонимом.
Я уверен, что Армстронги привели бы вам 50 тысяч доводов в пользу того, как мне 
нужен отец и как много они для меня сделали. Но я не согласен. Все, что у меня 
есть, дала мне мать. А им я не верю.
Несколько месяцев после окончания школы я оставался в Плано. Большинство моих 
одноклассников по Плано-Ист поступили в университеты. Мой приятель Стив, 
например, в 1993 году окончил Университет Северного Техаса. (Не так давно в 
Плано-Ист проходила 10-я встреча выпускников. Меня не пригласили.)
Жизнь в Плано меня все более тяготила. Я участвовал в велогонках по всей стране 
как член команды «Subaru-Montgomery», но понимал, что главные поля велосипедных 
сражений находятся в Европе, и мне хотелось попасть туда. После того, как со 
мной обошлись в выпускном классе, местное общество вызывало у меня еще большее 
отвращение.
Я оказался в каком-то подвешенном состоянии. Мне негде было развернуться. На 
соревнованиях местного масштаба я регулярно побеждал не только сверстников, но 
и взрослых соперников — и в триатлоне, и в беге на 10 километров, и на 
вторничных велогонках. В перерывах между соревнованиями я много времени 
проводил в магазине Джима Хойта.
В юности Джим был неплохим велогонщиком, но в 19 лет его послали во Вьетнам, и 
он два года отслужил там в пехоте, в тяжелейших условиях. Вернувшись домой, он 
мечтал лишь о велоспорте. Чтобы заработать на жизнь, он открыл собственый 
веломагазин как дилер компании «Schwinn». Многие годы Джим и его жена Ронда 
спонсировали юных велосипедистов в окрестностях Далласа, обеспечивая их 
велосипедами и снаряжением и выплачивая им стипендии. Джим верил в материальные 
стимулы. Он считал, что, соревнуясь за деньги и бесплатное снаряжение, мы будем 
больше стараться и показывать лучшие результаты. Весь последний год в школе, 
выступая за команду Джима Хойта, я зарабатывал 500 долларов в месяц.
В глубине магазина у Джима был небольшой кабинет, где мы любили посидеть и 
поговорить. Я не обращал внимания на увещевания школьного начальства или своих 
отчимов, но к мнению Джима прислушивался. «У меня тяжелая работа, — говорил он,
 — но мне нравится то место, которое я занял в жизни. Если ты судишь о людях по 
деньгам, то в жизни тебе нужно еще очень многому научиться, потому что у меня 
есть друзья, которые владеют собственными компаниями, и есть друзья, которые 
стригут газоны». Но Джим был тоже не подарок; шутки с ним были плохи. И я 
уважал его характер.
Во время одной из вторничных гонок я вступил в спринтерскую дуэль с гонщиком, 
который был несколько старше меня и которого я недолюбливал. Когда мы выехали 
на финишную прямую, наши велосипеды сцепились. Мы пересекли финишную черту, 
толкаясь, и оба упали на землю. Не поднимаясь, мы вцепились друг в друга и 
принялись кататься в пыли. Наконец нас разняли, но я под всеобщий смех рвался 
продолжить драку. Джима, однако, мое поведение отнюдь не развеселило: таких 
вещей он в своей команде не допускал. Он подошел к моему велосипеду, поднял его 
и укатил.
Мне было очень жалко терять этот велосипед. Это был «Schwinn Paramount», 
который был у меня на московском чемпионате и на котором я рассчитывал неделей 
позже участвовать в многоэтапной велогонке. Немного выждав, я отправился к 
Джиму домой.
— Можно мне забрать велосипед? — спросил я.
— Нет, — ответил он. — Если хочешь поговорить, приходи завтра в магазин.
Я отстал. Он был раздражен до такой степени, что, казалось, готов был избить 
меня. И у него была еще одна причина быть недовольным мной: он знал про мои 
автогонки на «Camaro».
Несколькими днями позже он забрал у меня и машину. Я был вне себя. Я полностью 
выплатил за нее кредит, около 5000 долларов. Но часть этих денег я получил в 
виде стипендии, выступая за его команду. Однако тогда я плохо соображал, гнев 
помутил мой рассудок. Когда тебе 17 лет и кто-то забирает у тебя «Camaro» IROC 
Z, то этот человек становится твоим врагом. И я больше не ходил к Джиму. Я был 
слишком зол на него и слишком его боялся.
Мы не общались несколько лет. В скором времени я уехал из города. После сборов 
в Колорадо-Спрингс и юниорского чемпионата в Москве меня взяли в национальную 
команду США, и мне позвонил новый руководитель сборной Крис Кармайкл. Крис был 
наслышан обо мне, знал, что я очень силен, но не имею особого понятия о тактике 
гонок. Крис сказал, что хотел бы подготовить новую группу молодых гонщиков. 
Этот вид спорта переживал в Америке застой, и Крис искал свежие силы для его 
обновления. Он назвал нескольких других молодых перспективных велосипедистов, 
таких как Бобби Джулич и Джордж Хинкэйпи, и сказал, что хочет видеть среди них 
и меня. Как бы я отнесся к поездке в Европу?
Настала пора выходить в люди.



Глава третья