Самым неприятным было то, что никто толком не понимал, в чем подлинная причина 
моих бед. Колющая боль в бедре была явлением настолько редким, что врачи не 
могли поставить диагноз.
Побывал я и у Хельмера Квиста в Раума, который уже давно «резал» наших 
спортсменов, но и он только руками развел. Из Раума Я перебрался в Турку, где 
доктор Маркку Ярвинен с помощью электронного оборудования сделал замеры 
импульсов моих мышц и пришел к выводу, что в больной ноге они слабее, чем в 
здоровой. Тогда он порекомендовал мне провести обследование нервных каналов, 
межпозвоночных прокладок и еще бог знает чего. Вся эта история стала принимать 
мистический характер.
Мне стали периодически производить растяжку позвоночника. Поскольку позвоночник 
у меня от рождения немного искривлен, предположили, что, возможно, именно это и 
вызывает боли. Мне было велено подольше находиться в висячем положении,– быть 
может, таким образом удастся высвободить нерв, зажатый позвонками и вызывавший 
боль в бедре. Я добросовестно выполнял все предписания; висел на перекладине, 
на сучьях деревьев, однако ничто не помогало.

Почти весь день я проводил в канцелярии ленсмана
(ленсман
–
представитель полицейской и налоговой власти в сельской местности)
, вел переписку, кружил в автомобиле по волости, занимался расследованием краж 
со взломом и старался подавить в себе мрачные мысли. Стояла хорошая погода – 
будто специально для тренировок, и мной владела такая жажда спортивной 
деятельности, что хоть делись ею с коллегами. Случалось, мной овладевало 
отчаяние, и мне казалось, что бег для меня заказан навсегда.

Поездки к врачам в Турку, Раума и Лахти я совершил в конце ноября. А 9 декабря 
я связался с доктором Паули Рясяненом, депутатом сейма, большим специалистом в 
области иглоукалывания. Он усеял мою ногу и спину иглами, тщательно выверяя 
места, где их ставить, а затем как штопор ввернул одну за другой в мышцы. Это 
ничуть не больнее чем, скажем, укол пальца, когда берут кровь на анализ.
Иглы мне ввели в лежачем положении, а затем велели встать. Вызвав онемение того 
или иного участка тела, игла вываливалась сама собой. Когда все иглы упали на 
пол, я оделся, поблагодарил врача и отправился домой. Через два дня я снова 
пришел к нему – узнать результаты исследований. Однако никакой ясности и на 
этот раз не было...
Перед рождеством у меня созрело решение. Необходимо радикальное вмешательство – 
операция. Если операция и не поможет, то, по крайней мере, будет покончено с 
неопределенностью – самым неприятным состоянием в жизни. Больная нога стала на 
четыре сантиметра тоньше здоровой, и терапевты единодушно считали, что с такой 
ногой я уже никогда не смогу бегать. Так что выбора у меня не было – операция.
2 января 1975 года я приехал в больницу Мейлахти, в Хельсинки, где Пекка 
Пелтокаллио и Илкка Туликоура собирались меня оперировать. Вместе с массажистом 
Эмой Уккола мы возможно точнее определили очаг боли и обвели это место на бедре 
карандашом. Режьте, братцы, здесь!
Дошла очередь и до ножа. Когда меня после операции привезли в палату, нога была 
плотно забинтована от бедра до лодыжки.
После операции Пекка Пелтокаллио рассказал мне, что на внутренней стороне 
разорванной мышцы бедра у меня образовались узелки, приросшие к надкостнице. 
Из-за этих-то узелков мышца, приходя в движение, не могла растянуться, не 
причинив боли, так как свободному движению препятствовали эти самые 
«дополнительные крепления». Естественно, что с такой ногой бегать было нельзя.
Из больницы я выписался 7 января. Ровно через неделю осторожно пробежал первые 
5 километров. А шестью днями позже – уже 20 километров. Оперированная нога едва 
успевала за здоровой, но выдерживала нагрузку. Наконец-то!
Я был преисполнен чувства благодарности к моим врачам. Теперь я снова мог 
бежать – в любое время и сколько угодно, мог продолжать спортивную карьеру, мог 
снова взять на прицел Олимпийские игры в Монреале! Начавшиеся два года назад в 
Калайоки тяжкие испытания миновали.
Теперь, думается, ясно, почему в течение двух сезонов, предшествовавших 
Монреалю, я не выступал так, как положено олимпийскому чемпиону. Осмелюсь 
предположить, что едва ли многие смогли вынести то, что выпало на мою долю.




Свадебный марш



Размышления Пяйви


Очевидно, все началось в те, трудные для Лассе, времена. Однажды около 
какого-то киоска с сосисками он обратился ко мне: «Дай и мне колбаски» – и 
улыбнулся доброй и милой улыбкой. Я была в тот момент с подругой, мы шли за 
покупками, и Лассе вдруг появился возле нас. Помню, я буркнула: «Ничего я тебе 
не дам», и мы пошли своей дорогой. Тогда я еще только заканчивала среднюю школу 
в Порлампи.