м: чем больше Третьяку будут бросать, тем 
он лучше разогреется и тем увереннее себя почувствует. Так было и в 72, и в 74, 
и в 76м, когда профессионалы обрушивали на его ворота град шайб. Мы поступим 
подругому, решил Боумен: лучше редко, да метко.
     По нашим воротам было сделано в тот вечер всего 18 бросков, но каждая из 
атак таила в себе реальную угрозу гола, это был содержательный, комбинационный 
хоккей.
     На следующий матч мы вышли куда более собранными и поспортивному злыми. 
Наше самолюбие было задето, и теперь мы уже играли без оглядки на предстоящий 
чемпионат мира, на советы тренеров беречь себя. Тон задавал Борис Михайлов. 
Когда он отдыхал на скамье запасных, только и слышалось его напористое 
«вперед!», а когда капитан выходил на лед, то казалось – наша команда владеет 
численным преимуществом.
     Вначале мы проигрывали – 2:4, но у каждого из ребят сохранялось ощущение, 
что вотвот наступит перелом. Боумен построил оборону на двух парах защитников 
– все они рослые, мощные парни, им было тяжело угнаться за нашими юркими 
форвардами, они стали выдыхаться. Тогда и Драйден задергался.
     5:4 – выиграла сборная СССР.
     Счет третьего, последнего в этой серии матча – 6:0 в нашу пользу. Говорят, 
что в тот день москвичи просто одолели телефонными звонками спортивные редакции 
газет: «Неужели 6:0? Нет ли в этом какойнибудь ошибки?» Казалось невероятным, 
что самые яркие звезды профессионального хоккея проиграли вот так, «всухую». 
Такого еще не бывало.
     Наши ворота защищал Владимир Мышкин, а Драйдена сменил Чиверс. Мышкин 
сыграл лучший матч в своей жизни. За три периода он не сделал ни одной ошибки – 
случай в хоккее редкостный. Мне нравится самообладание и решительность этого 
хоккеиста, его приветливый, уживчивый характер. Перед канадскими 
профессионалами Мышкин не испытывал ни робости, ни смущения. После матча я от 
души поздравил его.
     Что касается моего старого приятеля Джерри Чиверса, то он после матча 
жаловался: «Русские делали со мной все, что хотели. Я выглядел ужасно. Не знаю, 
смогу ли прийти в себя после такого удара…»
     
     
Глава 4. С хоккеем навсегда
     
Лейк – Плэсид, 22 февраля 1980 года
     
     Узкая, похожая на купе спального вагона комната. Двухэтажные нары. 
Крохотное окно, забранное металлическими прутьями. Под потолком воет вентилятор.
 Холодно, пусто.
     Сколько я сижу здесь один? Час, два? Книга все на той же странице. Страшно 
болит голова.
     Изза двери до меня доносятся звуки музыки, веселые голоса. Там, в круглом 
холле, после дневных баталий собираются олимпийцы: лыжники, конькобежцы, 
фигуристы… Чьюто победу будут чествовать, когото благодарить за «серебро» и 
«бронзу». По телевизору крутят видеопленки с мультфильмами «Ну, погоди!», 
«Крокодил Гена».
     Ну, погоди… Я усмехаюсь, поймав себя на мысли, что угроза 
мультипликационного волка адресована лично мне. Доигрался…
     Пытаюсь успокоиться, привести нервы в порядок. Собственно, что произошло? 
Ты что, раньше никому не проигрывал? Не пропускал обидных шайб? Ведь было?
     Былото было, но только не в таких матчах. Что сейчас дома творится? Как 
люди переживают! Эх… Я вновь сжимаю тисками ладоней голову, стискиваю зубы.
     Проклятая камера. И так тяжело на душе, а тут еще эти казенные стены, 
стальные двери, нары…
     ЛейкПлэсид, 1980 год. Мы проиграли хозяевам Олимпиады и фактически 
расстались с шансами на победу, когда до «золота» оставалось рукой подать.
     Инсбрук64, Гренобль68, Саппоро72, Инсбрук76 – столько лет продолжалось 
победное шествие советского хоккея, и вот – осечка.
     …Я снова пытался читать, но ни одно слово не задержалось в сознании, текст 
сливался в какуюто серую массу, и помимо своей воли я опять возвращался к 
недавним дням, мгновение за мгновением останавливал в памяти «видеозапись» 
последнего рокового матча.
     В ЛейкПлэсиде все было плохо. Поймите меня правильно. Я говорю так не 
потому, что мы проиграли. Олимпийского праздника не получилось – вот что я имею 
в виду. Не было ничего похожего на то, что спустя полгода подарила лучшим 
спортсменам мира наша Москва.
     Я считал, что меня уже ничем нельзя удивить. Где только не играл за эти 
годы, в каких отелях не жил! Но, прибыв в ЛейкПлэсид, мы с первого и до 
последнего дня не переставали изумляться. Этот поселок, расположенный в глуши 
горного массива Адирондак, в пяти часах езды от НьюЙорка, является, 
повидимому, одним из самых не приспособленных на земле мест для проведения 
зимних Олимпийских игр. Деревенская тишина, запустение. Какието сарайчики, 
крохотные мотели. Главная улица длиной не более двухсот метров. Прессцентр в 
школьном спортзале. А под Олимпийскую деревню американцы оборудовали новенькую, 
с иголочки тюрьму.
     – Неужели это была самая настоящая тюрьма? – недоверчиво спрашивали меня 
после возвращения из Соединенных Штатов многие люди. – Может быть, это 
гипербола?
     Приходилось объяснять: да, тюрьма, самая настоящая, с двумя рядами колючей 
проволоки, с тесны