нибудь выйдет вратарь?
     Не думайте, что Ерфилов и потом так же легко прощал мне ошибки. Помню, в 
том же сезоне у команды мальчиков 1950 года рождения не оказалось вратаря. 
Поставили меня, хотя я был на два года младше. Последний матч первенства Москвы 
мы играли с «Крыльями Советов». Победа выводила пас в чемпионы. Но встреча 
закончилась со счетом 4:4, причем все четыре шайбы я пропустил от синей линии, 
то есть самым бессовестным образом подвел команду. Тут уж и Ерфилов не 
выдержал:
     – Эх, ты… За игру ставлю тебе единицу.
     До сих пор храню в памяти то ощущение горя и обиды, которое испытал тогда. 
Правда, в тот день судьба все же решила смилостивиться: через полчаса нам 
сообщили, что «Спартак» свой последний матч проиграл, а это значит – мы 
чемпионы!
     Я страстно желал убить в себе страх. «Надо убить его раз и навсегда», – 
думал я, еще не зная тогда, что это невозможно, что не бывает в жизни абсолютно 
бесстрашных людей. Весь вопрос в том, может ли человек подавлять свои 
отрицательные эмоции. Мне надо было научиться управлять собой. Нельзя бояться 
шайбы. Нельзя бояться соперников, которые с перекошенными в азарте лицами с 
бешеной скоростью мчатся на твои ворота. Только одно должно быть в голове у 
вратаря: не пропустить гол. Все остальное – мимо. Больно – терпи. Трудно – 
терпи. И думай. Все время думай, как сыграть лучше, надежнее…
     Хоккей – суровая игра. И в первую очередь она беспощадна к вратарям. Порыв 
и ярость атакующей команды направлены в конечном счете на них. Запугать и 
ошеломить. Сбить с толку. Уложить на лед. И забросить шайбу. Шайба летит в 
ворота, словно снаряд. А голкипер должен поймать ее в ловушку. Или просто 
отбить. Клюшкой, щитком, коньком – чем угодно. Отразить бросок. Обязательно 
отразить! Другим можно ошибаться. Если форвард теряет шайбу, он знает: выручит 
защита. Небрежность защитника исправит вратарь. Только вратарю ошибаться нельзя.
 Потому что его ошибка – это гол. Он – сам себе надежда. И сам себе – судья.
     Мне нравится, когда вратаря сравнивают с пограничником. Действительно, вот 
он – твой рубеж, и ты должен грудью защищать его.
     В 12 лет я впервые получил серьезную травму. Шайба угодила в голову. Я не 
заревел только потому, что боялся: увидят слезы – выгонят из команды. К тому 
времени хоккей для меня был уже не просто очередным увлечением. Я полюбил эту 
игру так беззаветно и пылко, как может любить только мальчишка. На следующий 
день после травмы меня словно подменили. На тренировке я думал только о том, 
как бы увернуться от шайбы. Я забыл все, чему успел научиться. И опять надо 
было начинать сначала… Снова была борьба с самим собой.
     Нелегкая это наука – уметь побеждать страх…
     Отец поначалу скептически относился к моему новому увлечению. Хоккей, как, 
впрочем, и футбол, был ему глубоко несимпатичен. В те годы, если но телевизору 
транслировали какойнибудь матч, отец демонстративно уходил в. другую комнату. 
Его любимой передачей был «Голубой огонек», где выступали самые лучшие 
эстрадные артисты.
     – Подумаешь, вратарь, – шутливо поддразнивал он меня. – Что от тебя толку 
– стоишь с помелом в воротах… Смотри, двоек в школе не получай, а то живо 
распрощаешься со своим хоккеем, – уже вполне серьезно заканчивал отец.
     Не сомневаюсь, что он привел бы свою угрозу в исполнение, если бы я не 
справлялся со школьными обязанностями, по учеба у нас с братом всегда стояла па 
первом месте.
     Забегая вперед, скажу, что потом отец изменил свои взгляды па большой 
спорт. Сегодня он знает хоккей, что называется, вдоль и поперек. Его бывшие 
сослуживцы, встречаясь с отцом, не могут поверить: «Саша, неужели ты стал 
болельщиком?»
     Однако самая неистовая болельщица в нашей семье – мама. Когда во время 
трансляции хоккейного матча она садится перед телевизором, отец вывешивает в 
комнате автодорожный знак, который означает: «Подача звуковых сигналов 
запрещена». Смысл ясен: болей, но не так бурно.
     …Виталий Георгиевич не жалел времени, занимаясь со мной. Играет, скажем, 
во Дворце спорта московское «Динамо», он говорит:
     – Сегодня идем на Чинова.
     Это значит, что мы с Ерфиловым во время матча будем сидеть за воротами, 
которые защищает динамовский голкипер Чинов, и внимательно следить за всеми его 
действиями. Для меня это было хорошей школой. Так мы ходили «на Коноваленко», 
«на Зингера»… Заимствовали опыт, подмечали недостатки, учились.
     А время шло. Я уже довольно шустро отбивал шайбы, с удовольствием после 
уроков в школе мчался на каток и был вполне доволен жизнью. Больше я не говорил 
маме о своем желании стать чемпионом: верный признак того, что мальчишка 
превращается в юношу. Я снова скажу ей об этом чуточку позже, когда мы начнем 
работать с тренером Тарасовым.
     
Тарасов
     
     Летом 1967 года в команде ЦСКА было три вратаря: Виктор Толмачев, Николай 
Толстиков и Владимир Полупанов. Старшему тренеру Анатолию Владимировичу 
Тарасову потребовался четвертый – для того, чтобы плодотворнее проводить 
тренировки. Я в то время и не мечтал о том, чтобы играть в команде Тарасова. 
Тогда там были такие великие мастера, как Константин Локтев, Александр Альметов,
 Вениамин Александров, Анатолий Фирсов… Мог ли я, 15летний мальчишка, думать о 
том, чтобы быть рядом с ними!
     И вот представьте мое состояние, когда в один прекрасный летний день 
Тарас