ло не важно,
 кто из них забьет, на кого запишут шайбу и пас, – важно забить. Они просто 
физически не переносили поражений, даже если играли в футбол или бильярд. Им 
обязательно надо было побеждать, и только побеждать! Обычно их тактика 
заключалась в том, чтобы ошеломить, смять, закрутить соперника в бешеной 
карусели, посеять в его рядах панику и, воспользовавшись этим, красиво 
забросить шайбу. Каждый из них был уверен в товарище, как в самом себе, и 
действовали они все без оглядки. Даже на тренировках наше первое звено не 
любило уступать. Надо было видеть эти тренировки! Даже льду становилось жарко. 
Скорость, натиск!
     Погиб Харламов. Стали тренерами Михайлов и Петров. Нет больше этого звена. 
И хотя на смену ему пришли молодые талантливые ребята, хоккей стал беднее.
     …Матч окончен. Мы сидим в раздевалке, расслабленные и опустошенные. 
Абсолютная тишина. «Ну и баня! – думаю я. – Похоже, эти встречи будут потруднее 
прежних. Кто говорил, что в Канаде нас ждет легкая прогулка?»
     Пришли запасные игроки. Они во время игры сидели на трибунах, среди 
зрителей. Вид у них чрезвычайно возбужденный. Вратарь Володя Полупанов изумлен 
до глубины души:
     – Вот это матч! Это… – Он никак не может подыскать слова, способные 
выразить все его чувства. – Это фантастика какаято!
     А мы сидим и молчим. Дай отдышаться, Володя.
     – Я еще никогда не видел такого хоккея! – кричит с порога Юрий Сапелкин.
     – Ну, Владик, сколько раз ты спасал команду! – Это мой дублер Саша 
Сидельников подошел.
     А мы сидим и молчим. Сил нет.
     Вечером Бобби Халл выступал по телевидению:
     – У русских хорошая команда. Она, как взвод в армии, дисциплинированна и 
дружна. Каждый знает, за что он в ответе. А мы сегодня слишком нервничали. 
Маккензи признался мне, что перед выходом на площадку у него от волнения 
дрожали колени. Но уж теперьто мы возьмем себя в руки. Наши парни выиграют эту 
серию.
     – Посмотрим, посмотрим, – сказал Сидельников, выключая телевизор.
     По обыкновению, мы снова живем с ним в одном номере. Говорим мало. Не 
потому, что нам не о чем поговорить. Нет, причина в другом. Я вообще перед 
матчами замыкаюсь в себе, становлюсь молчаливым и отрешенным. Саша знает об 
этом и старается не докучать мне досужими разговорами.
     Второй матч состоялся в Торонто – хоккейной столице Канады. Хоккей здесь – 
божество, которому поклоняются все, независимо от возраста и пола. Хоккей! 
Хоккей! Хоккей!
     В Торонто, как и два года назад, мы потерпели поражение со счетом 1:4. Я 
так до сих пор и не пойму, отчего же всетаки не заладилась игра у наших 
защитников, что с ними случилось? Конечно, условия были непривычными: площадка 
уж больно маленькая. Наши ребята привыкли действовать широко, они любят за 
воротами побегать, в пас поиграть. А здесь никакой свободы для маневра: 
пространство между воротами и задним бортом всего в метр шириной – не оченьто 
разбегаешься. Да и тактически, помоему, наши защитники сыграли неверно. 
Васильев и Гусев почемуто совсем не страховали друг друга.
     Ох, и устал же я! Два периода отстоял, в перерыве говорю тренерам:
     – Не знаю, хватит ли сил… А они мне:
     – Потерпи, Владик. На тебя вся надежда.
     Я вышел на лед, чувствую: совсем не успел отдохнуть. И что вы думаете? На 
первых же секундах Маккензи, как разъяренный бык, прорывается к моим воротам. 
На первых же секундах!… Я сразу включился, сразу забыл обо всем. Я видел только 
Маккензи и по его замаху, по его глазам старался понять, куда он бросит. Отбил… 
И пошло, и поехало. Бросок, еще бросок, еще… Справедливости ради надо сказать, 
что большинство канадских атак завершалось както бестолково. Выходят к воротам 
и бросают. Нет чтобы обмануть меня, обвести, выманить из ворот… Нет, выходят и 
лупят изо всех сил. Будто хотят пробить меня насквозь. Это и есть то, что 
называется прямолинейностью канадского хоккея.
     И куда только подевалась усталость! Я играл словно в какомто забытьи. На 
меня нашло нечто такое, что не объяснить словами. Вдохновение, может быть. Да, 
наверное, лучше всего ото назвать вдохновением. Все во мне было обострено до 
предела. Я не мог себе позволить даже секунды передышки, но, вероятно, это было 
к лучшему: расслабься я хоть на мгновение, и мог напрочь улетучиться мой 
настрой, мое вдохновение.
     В третьем периоде мы заработали буллит. Смотрю: выходит против меня 
какойто долговязый парень. Не Халл, не Хоу, а совершенно мне неизвестный 
канадец. Как потом выяснилось – Уолтон. Ну, думаю, раз ему доверили, значит, 
это у них самый техничный игрок, большой мастер обводки. Обычно в таких случаях 
я себя спрашиваю: возьму или не возьму? А тут не думаю ни о чем. Все погасло. 
Вижу только соперника и шайбу… И ничего больше. Пока атакующий игрок не пересек 
синюю линию, я не могу двигаться с места. Но вот Уолтон прошел синюю линию, я 
сразу выскакиваю ему навстречу, чтобы закрыть как можно большую часть ворот, 
Выскакиваю так резко, что канадец от неожиданности робеет и явно торопится с 
броском. Ну, такието шайбы я беру… Трибуны взревели непонятно от чего – то ли 
от досады, то ли от восторга. Уолтон ко мне подъехал:
     – Гуд гейм! (Хорошая игра!) Я ему:
     – Сэнк ю. (Спасибо.)
     Когда мы вернулись в раздевалку, ноги у меня подкосились, и в полном 
изнеможении я рухнул на скамейку. Все прошло, и осталась только одна 
смертельная усталость.
     Десятки вопр