нельзя быть хорошим для всех.
     Отец – это человек! «Я простонапросто служащий телефонной компании», – 
говорит он о себе. На самом же деле теперь он и адвокат, и бухгалтер, и 
торговый агент. Это он следит за тем, чтобы меня не заставляли работать на 
износ. Я имею в виду всех: моего тренера, моего импресарио, моих торговых 
агентов, адвокатов… Всех их. Когда отец видит, что ктото слишком давит на меня,
 он тут же спешит на помощь с советом.
     Мой отец и сейчас продолжает работать в телефонной компании, но у него 
всегда хватает времени прочитать каждый заключенный мной контракт от первой до 
последней буквы. Вообщето мои контракты проверяют и другие, но отцу нет дела 
до них. Ему важен Уэйн Гретцки, и только Уэйн Гретцки. И так было всегда, 
сколько я себя помню.
     Он умеет сразу схватить существо дела, помоему, он научился предвидеть 
возможные осложнения еще до того, как они возникнут. Однажды он просмотрел 
контракт, который я заключил с фирмой, изготавливающей коньки, и сразу сказал, 
что меня ждут неприятности. Так оно и вышло. Потом мы исправили контракт. Майкл 
Барнет, один из моих торговых агентов, сказал както: «Может быть, Уолтер и не 
получил высшего образования, но в бизнесе он достоин звания магистра. Не 
успеешь и глазом моргнуть, как он станет доктором».
     Теперь, когда я повзрослел и могу сам принимать важные решения, некоторые 
считают, что стремление отца быть в курсе всех моих дел может испортить наши 
отношения. Но это неверно. Мы с отцом всю жизнь спорили. Спорили обо всем – и о 
том, что я делаю на льду, и о том, что я делаю за бортиком площадки. Но нам это 
не мешало. И я надеюсь, что у меня будут такие же отношения с моим сыном. Я 
хотел бы, чтобы он уважал мое мнение и понимал: я занимаюсь его делами для его 
же пользы. И еще я хочу, чтобы он не боялся высказывать мне свое мнение по 
любому вопросу.
     Я соглашаюсь с отцом в девяносто пяти случаях из ста. И не потому лишь, 
что он давит на меня отцовским авторитетом. Просто он старше и мудрее. Но когда 
я уверен, что правда на моей стороне, я поступаю посвоему. Думаю, когда это 
случилось первый раз, ему было несладко. Но попадая в сложное положение, я 
всегда обращаюсь к нему за помощью. И даже когда мне будет шестьдесят лет, я 
все же сначала выслушаю его.
     Да и почему мне не поступить так? Ведь он всегда был в трудную минуту 
рядом со мной.
     Когда мне было лет десять, мы с ним каждый вечер играли полчаса на заднем 
дворе в бейсбол. Както я решил: нам нужно хорошее место для подачи. В конце 
нашей улицы был небольшой пригорочек. Я отправился туда с лопатой, срыл его, а 
землю погрузил на тачку. Я как раз катил тачку к дому, когда мама вышла на 
крыльцо.
     – Куда это ты тащишь весь этот мусор? – спросила она.
     – На задний двор, – ответил я. – Нам это нужно для бейсбола.
     – Нет, – отрезала она.
     Я знал, что мама слов на ветер не бросает. Но я знал и своего отца. 
Поэтому просто оставил тачку нагруженной на дорожке и стал дожидаться его 
возвращения с работы.
     – Что ты собрался с этим делать? – спросил он.
     – Везу на задний двор. Нам же нужна площадка для подачи…
     – Хорошо придумал, – ответил отец.
     Он пошел в подвал, принес оттуда две доски и помог мне сделать все, что 
нужно. Эта площадка просуществовала, кстати, одиннадцать лет.
     Отец любит наш задний двор. Зимой у нас там каток, летом площадка для 
бейсбола. Когда я стал профессионалом и у меня появились деньги, я предложил 
отцу отличную, как мне казалось, идею. «Отец, – торжественно сказал я, – я хочу 
построить на нашем заднем дворе бассейн». «Ты что, с ума сошел?» – только и 
сказал он, качая головой. Стоит ли говорить, что бассейна у нас нет до сих пор.
     Может быть, изза того, что я преуспел в хоккее, люди считают, что мои 
родители знают секрет, как выращивать Уэйнов Гретцки. Доходит до смешного. 
Возьмите хотя бы эту историю с нашим катком на заднем дворе.
     Както я сказал одному журналисту, что мы проводили с отцом на катке по 
нескольку часов. И в газете были напечатаны мои слова: «Господи, было так 
холодно, что я приходил домой и плакал!» И теперь мне приходится видеть 
несчастных ребятишек, которые плетутся домой со слезами на глазах, а их 
родители встречают их словами: «Отправляйся обратно на каток! Уэйн Гретцки мерз,
 зато теперь сидит в шикарной квартире в Эдмонтоне. А ты что, хуже?!…»
     Но эти люди не поняли главного. Да, когда меня спрашивают: «Ты 
тренировался по четыре часа каждый вечер?» – я отвечаю: «Кажется так». Но 
теперь, вспоминая те годы, я понимаю, что то время, которое я проводил на катке,
 нельзя назвать тренировками. Если бы я тогда думал, что тренируюсь, я бы и не 
стал кататься.
     Я катался просто для своего удовольствия.
     Никогда я не думал: «Сегодня буду тренироваться четыре часа, потому что 
если я буду так делать, то попаду в НХЛ». Ничего такого мне и в голову никогда 
не приходило. Мы играли в хоккей. Именно играли, и игра доставляла нам 
удовольствие. Самое большое на свете. Были ребята, которые проводили на льду 
времени куда больше, чем я, но в НХЛ они так и не попали. Нельзя сказать: 
«Делай то и то, и ты обязательно попадешь в НХЛ». Я катался тричетыре часа и 
шел домой. Отец спрашивал: «Ну что, накатался?» «Да», – отвечал я, а назавтра 
шел на каток снова.
     Но я плакал. Да, это правда. Когда болели замерзшие ноги. Каждый, кто