Только вместо снега в ход шла бумага. Мы обжаловали решение ОМХА в Ассоциации 
хоккея Онтарио, они направили нашу жалобу обратно в ОМХА и оставили решение на 
их усмотрение. Мы подали в Верховный суд провинции Онтарио, добиваясь 
разрешения для наших сыновей играть в детских командах города Торонто, и 
одновременно подали апелляцию в Ассоциацию любительского хоккея Канады (КАХА). 
Судья отклонил наш иск по двум причинам: вопервых, он считал, что не достигшие 
восемнадцатилетия мальчики не могут привлечь ОМХА к суду, а вовторых, по его 
мнению, мы использовали еще не все возможности апелляции в хоккейных 
организациях.
     Оставался последний путь. Можно было обратиться к трибуналу ОХА (Хоккейной 
ассоциации Онтарио), независимому органу из трех человек, который обычно решает 
конфликты, если стороны не могут прийти к согласию. Однако на это могло уйти 
несколько месяцев, а уже наступил октябрь, и Уэйн не мог играть. Мы чувствовали 
себя подавленными. Но не Уэйн. Он не знал, что можно предпринять и возможно ли 
вообще чтолибо сделать. Но зато он знал, чего хочет.
     Я же был готов сдаться.
     – Уэйн, придется вернуться домой и играть в Брэнтфорде, – сказал я ему.
     – Я не вернусь домой ни за что, – ответил он без всяких колебаний.
     В Торонто он мог играть теперь только в команде юниоров «Б». Вы спросите: 
почему же ему можно было играть в Торонто в юношеской команде и нельзя – в 
детской? Потому что юношеские команды подчинены ОХА, а не Ассоциации детского 
хоккея (ОМХА). К счастью, ОМХА не дисквалифицировала Уэйна, а только запретила 
ему переход. Если бы его дисквалифицировали и ОХА утвердила дисквалификацию, он 
бы оказался в западне.
     Сэм Макмастер предложил:
     – Он живет в Торонто, учится здесь в школе. Пусть играет за команду 
юниоров «Б».
     – Ты сошел с ума? – взорвался я. – В этой команде двадцатилетние парни. 
Это взрослые мужчины! А Уэйну четырнадцать лет! Он весит всего 54 килограмма! 
Его попросту задавят у борта!
     – Уолтер, все будет хорошо, – сказал мне Сэм.
     – Отец, все будет хорошо, – поддержал его Уэйн.
     И мы отправились на встречу со старшим тренером команды Джином Попилом. 
Это был тот еще тип! Его спокойствию можно было только позавидовать!
     Уэйн, конечно, сильно нервничал. Очень не хотел возвращаться домой, но… 
Может быть, в этой команде его ждут только тренировки? А на игру его никогда не 
выпустят?… Вот чего он опасался! Он боялся, что ему не дадут играть. Больше его 
ничего не пугало. Он не боялся играть со взрослыми парнями.
     Его нужно было подбодрить. Попил, поздоровавшись, ничего больше не говорил.
 Он обматывал лентой ручку клюшки. Он мотал, и мотал, и мотал. Можно было 
подумать, у него нет других интересов в жизни.
     Сэм посмотрел на Уэйна.
     – Ну, Уэйн, ты подписываешь регистрационную карточку или нет? Джин не 
может ждать целый день. Решайся!
     Уэйн схватил ручку и подписал карточку. Он будет играть! У него появился 
шанс. Все, чего он хотел. Остальное его не пугало.
     
«Проснись, Уэйн, игра идет!»
     
    «Я был в тюрьме, за решеткой. И думал только об одном: „Что скажет отец?“
    Уэйн Гретцки. 1983 год
     
     Казалось, наступили спокойные времена. После всех споров, перебранок и 
борьбы с ОМХА, после судебного разбирательства и связанного с ними шума в 
газетах Уэйн наконец прочно утвердился в юношеском хоккее.
     Он был признан лучшим новичком года, несмотря на то что пропустил почти 
два месяца. И самое главное, его положение было законным. Теперь на него могли 
нападать только люди с коньками на ногах, но с этимито он умел справиться. Так 
что нас ждал сезон удовольствий, сезон без проблем: сиди и любуйся.
     Я поехал на первую игру Уэйна, и то, что увидел, показалось мне ужасным. 
Он играл из рук вон плохо.
     «Ну ладно, первая игра», – успокаивал я себя. К тому же в команде 
произошли изменения. Джин Попил не поладил с руководством и ушел. Теперь у 
Уэйна был новый тренер Брюс Уоллес. Это, конечно, сказалось на его игре. 
Конечно, он скоро выправится, все образуется, он заиграет попрежнему.
     Я пошел на вторую товарищескую встречу. Все было так же плохо. Где 
темперамент, сила, настроение? Он не походил на себя. И каждый раз, когда я 
спрашивал, что происходит, он отвечал: «Ничего. Ничего страшного». Так 
проходила игра за игрой. Наконец после тренировочной встречи в Ошауа я дождался 
его у лестницы (я никогда не захожу в раздевалку, считаю, что родителям там 
делать нечего) и еще раз спросил: «Что случилось?»
     – Ничего, – как всегда, ответил Уэйн и попытался проскользнуть мимо меня 
на лестницу.
     Мое терпение лопнуло.
     – Или ты сейчас же скажешь мне, в чем дело, или я тебя увезу домой сегодня 
же, – твердо сказал я. – Все. Хватит. Ты сам не свой. Чтото случилось. 
Рассказывай или едем домой.
     Тут он както успокоился. Мне показалось, что он выглядит испуганным. Чего 
он боится? Этого я еще не знал.
     – Я сегодня заснул на игре, папа, – выпалил он, – представляешь? Вдруг