было возмущаться нашим поступком. Но дело было в переезде парня в другой город. 
В Торонто его ждали опекун, его дом. Правительство провинции признало этот факт.
 Когда мы записывали Уэйна в школу, проблем не было. Он был принят, как любой 
мальчишка из Торонто.
     Но хоккейные деятели все восприняли подругому. Мы были Гретцки, и мы 
двигали нашего сына. Мы, считали они, хотим создать для него особые условия…
     Пришел сентябрь, Уэйну нужно было регистрироваться. Ассоциация детского 
хоккея Онтарио (ОМХА) поджидала нас во всеоружии.
     Мы не делали секрета из своих намерений. ОМХА узнала о планах переезда еще 
в июле, и никто тогда не сказал ни слова против. (Если бы ОМХА известила нас, 
что не утвердит переход, мы бы никогда не пошли на него.) Уэйн получил 
благословение МТХЛ. Он подписал регистрационную карточку. И вдруг в сентябре – 
Уэйн уже живет в Торонто, определен в школу – до нас начинают доходить разные 
слухи.
     Сначала Сэму намекнули в хоккейной лиге Торонто (МТХЛ): могут возникнуть 
осложнения, ОМХА считает, что разрешения городской ассоциации Брэнтфорда 
недостаточно, для перехода в другую команду ему нужно разрешение ОМХА, а его 
трудно будет получить.
     15 сентября я слушал по радио спортивные новости, и вдруг диктор объявил: 
«Один из руководителей ОМХА заявил, что Уэйну Гретцки не разрешено играть в 
Торонто, ведь его родители там не живут».
     Надо сказать, Уэйн был не одинок в беде. Родители одного мальчика из 
Брайтона, провинция Онтарио, тоже устроили своего сына жить под опекой в 
Торонто и играть в младшей команде «Янг Нэйшиналз». Так что было два одинаковых 
случая. Просто Уэйну уделили больше внимания.
     Сэм написал Алану Иглсону, адвокату и одному из влиятельнейших людей в 
хоккее, обрисовал ситуацию и попросил помощи. Контора Иглсона выделила нам 
адвоката, и обе семьи отправились в Торонто, чтобы просить компанию взрослых 
мужчин позволить двум мальчишкам играть в хоккей. Ребята были с нами, но лучше 
бы их там не было. Все обернулось так, будто они здесь ни при чем. Борьба шла 
между взрослыми.
     Они нам отказали.
     Сколько буду жить, не забуду это заседание. Собралось человек 60 из ОМХА, 
все в темных брюках и красных пиджаках. Все такие солидные.
     Разговор вертелся вокруг да около. Они спрашивали нас, почему он переехал, 
мы объясняли. Один из них сказал: он понимает, что пришлось пережить Уэйну в 
Брэнтфорде, он видел его в игре и наблюдал за тем, что творилось при этом. Мы 
объясняли: нас заботит прежде всего благополучие сына, а не его хоккейная 
карьера. Родители второго мальчика объяснили свое решение тем, что они хотели 
определить его в школу с иной системой обучения, но в районе, где он сможет 
играть в хоккей в своей возрастной группе, а не с более старшими ребятами, как 
это было в Брайтоне. В нашем случае все оказалось очевидным. Мы думали, что 
логика победит.
     Однако все вышло подругому.
     Джим Кинли, президент ОМХА, сказал: он лично сочувствует нам, но они не 
могут делать исключений, потому что тогда «каждый сможет воспользоваться этим».
     И тут я завелся:
     – «Каждый»? Да я не позволил бы уехать из дома даже остальным своим детям! 
Но ведь ситуация с Уэйном – исключительная. Он – не обычный мальчик. Даже 
собравшиеся здесь не могут не признать этого!
     Но все было напрасно. Мы не могли ничего изменить.
     – Считаем, – сказал мистер Кинли, – что в интересах мальчиков жить с 
родителями. Так будет лучше для них.
     После заседания он издал официальный документ, гласивший: «Данное 
постановление подтверждает наше первоначальное решение, основанное на правилах, 
утвержденных Канадской ассоциацией любительского хоккея».
     «Из правил Канадской ассоциации любительского хоккея, – сказал мистер 
Кинли, – следует, что игроки до восемнадцати лет могут переезжать из города в 
город только со своими родителями или опекунами. Опекунство должно быть 
оформлено до 1 января того года, когда переезжает игрок».
     Наш адвокат оспаривал это решение. Он считал, что порой складываются 
обстоятельства, когда мальчик может сменить команду, и для этого достаточно 
разрешения, подписанного президентом и секретарем его бывшего клуба. Но из его 
стараний ничего не вышло. ОМХА приняла решение не в нашу пользу. Когда мы 
уходили, мальчики плакали.
     За дверями нас ждали телевизионные камеры. Мы хотели, чтобы наши сыновья 
играли в хоккей там, где им нравится, и учились бы при этом в школе, которую мы 
считаем подходящей для них. А из этого раздули ужасную сенсацию. Все требовали 
от нас заявлений и деклараций. И я сделал заявление.
     «Мой отец, – сказал я, – выходец из России. Он приехал в США, потом 
переселился на север, в Канаду.
     Он вступил в канадскую армию и участвовал в сражениях. Вернувшись с войны, 
он поселился в Брэнтфорде. Отец всегда гордился тем, что он гражданин Канады. 
«В Канаде, – говорил он мне, – ты можешь делать, что хочешь, поехать, куда 
хочешь, говорить, что хочешь, конечно, в пределах законов государства». Мой 
отец перевернулся бы в гробу, узнав, что его внук не может поехать в город по 
своему выбору, жить там с людьми, с которыми ему хочется, и заниматься тем, чем 
он хочет. Это – справедливо?»
     Так закончилось тогдашнее заседание. Но борьба продолжалась. Все, что 
последовало за этим, напоминало игру в снежки. Мы бросали в них, они – в нас.