Только однажды мне довелось побывать в жилом многоквартирном доме, это было в 
Москве, мы ездили к художнице за расписными яйцами, которые я коллекционирую. 
Поэтому проведенный здесь год дал мне реальную картину того, как живет средний 
российский гражданин начала двадцать первого века.
Я ежедневно ходил по тем же лестничным маршам, что и они. Я каждый день ходил 
на работу и возвращался домой, закупался в тех же магазинах, что и они, покупал 
товары у тех же уличных торговцев.
Одна очевидная вещь, которую там осознаёшь, это то, что такая жизнь трудна. 
Изолированная жизнь. И регламентированная: разрыв между богатыми и бедными 
огромный. Для немногих «избранных» в их обществе, Величкиных и Куприяновых, 
жизнь вполне хороша. Они живут так же, как живем мы в Канаде или США. У них 
есть большие дома и огромные машины. У них есть всё. Они осуществляют 
североамериканскую мечту в России, но это — не про нас. Мы жили по-другому. У 
нас не было авто. Мы пользовались общественным транспортом. Мы находили 
удовольствие в самых малых радостях. Когда я приходил домой, а там Линда 
напекла свежего хлеба, я приходил в восторг. Даже в конце, пойдем мы, бывало, 
поесть в этот новый ирландский паб, «Дублин», начнем заказывать что- нибудь из 
меню, какой-либо гамбургер, — а их уже нет. Или покажешь в меню на салат (их 
там в меню штук семь перечислено) и скажешь: «Вот этот?» В ответ — нет. «Этот?» 
Нет. Наконец, скажут: «Только вот этот». Потому что овощи в этот день есть 
только для этого салата.
К концу я узнал, как тяжело приходится этим людям, особенно пожилым, чьи пенсии 
были съедены обесценением рубля. По соседству с нами жил старик, которого между 
собой мы называли Семечник, потому что он на углу продавал семечки. Его жена 
периодически подменяла его, чтобы он отдохнул. У них есть небольшая емкость с 
семечками, которую они ставят на бетонный блок около стоянки, стаканчики и 
пластиковые мешочки и газеты, в которые можно насыпать купленные семечки, а 
потом их доставать и есть на ходу. Он продает семечки круглый год. За 
исключением самых холодных дней в феврале, он всегда там стоит — потому что 
именно так они пополняют свои мизерные пенсии. За маленький стаканчик он берет 
шесть рублей, за стакан побольше — десять. Мы обычно брали большой стакан и 
давали ему сто рублей — он не мог поверить в это. В последний день мы дали ему 
пятьсот рублей — это около семнадцати долларов, и составляет его месячный 
приработок от продажи, потому что много продавать не удается. Трудный способ 
вымучить какие-то дополнительные средства на жизнь. Тут ты понимаешь, что к 
лучшему жизнь меняется только для молодых. Для людей среднего и старшего 
возраста вопрос стоит о выживании. Нетрудно понять, почему некоторые из них 
тоскуют по старым, коммунистическим временам. По крайней мере, они были сыты, 
им не приходилось голодать.
Есть русская пословица, которая приблизительно переводится: «Ты — то, кого ты 
знаешь». Эти пожилые люди не знают никого. У них нет этих связей, которые нужны,
 чтобы достичь успеха в современном мире. В этом отношении мало что изменилось. 
Даже в коммунистические времена коридоры власти контролировались системой 
связей между друзьями и родственниками. Многие эксплуатируют модель демократии 
и, поскольку переход от коммунизма к демократии регулировался и регулируется 
столь плохо, паразитируют на этой системе. Эта способность использовать к своей 
выгоде любую форму государства, какой бы она ни была, всегда превалировала в 
российской истории. Сильные отбирают у слабых, и, в то время как в 
демократических странах право основывается на прецедентах, в России оно 
основывается на исключениях. Здесь работает некий оруэлловский (автор ссылается 
на роман Дж. Оруэлла «1984») элемент — законы могут существовать, но они не 
применяются одинаково ко всем; и иногда этот факт не особенно-то и скрывают. 
Жизнь становится лучше в крупных мегаполисах типа Москвы и С.Петербурга, но в 
остальной стране инфраструктура остается бедственной и устаревшей. Задаешься 
вопросом — а смогут ли они модернизироваться вовремя, чтобы демократия выжила, 
или в какой-то момент народ демократическим голосованием вернется к старому, 
коммунистическому образу жизни — от каждого по способностям, каждому по 
потребностям. Такое вполне может случиться.
В последний день пребывания в Магнитогорске мы пошли накормить собак в 
последний раз. Они смотрели на нас такими большими глазами, когда мы уходили. 
Удивительно, как развивалась вся эта ситуация с собаками. Когда мы здесь 
появились, собаки буквально умирали от голода. Леди, та собака со щенятами, не 
вытянула бы. К моменту нашего отъезда собаки уже были хорошо откормлены. Они 
переместились с того места, где мы их нашли, на огороженную территорию около 
продовольственного склада на окраине города. Работавшие там люди иногда тоже 
подбрасывали им корм. У собак был довольно высокий уровень жизни к концу нашего 
срока, и, что интересно, в день нашего отъезда к их группе присоединились еще 
четыре. Было увлекательно помочь собакам пережить холодную русскую зиму. Мы 
осложнили себе жизнь, но это было здорово.
Когда мы вышли на последнюю прогулку, стояла великолепная погода, но город 
выглядел таким грязным. Зимой снег частично скрывал мусор. Весной все вернулось 
в полном цвете — повсюду стекло, грязь, мусор. Я доволен тем, что побывал здесь,
 у меня нет сожалений, но я очень хочу домой. В клубе к нам относились очень 
хорошо. Мы не особенно общались с ними — и это был скорее наш выбор, чем их — 
но если были какие-то заботы или требовалось что-то отремонтировать, они тут же 
решали проблемы. Никогда, ни секунды я не пожалел о решении приехать сюда. 
Хорошие болельщики, хорошие люди. Каждый день приносил что-то новое.
Когда мы уезжали, мы сомневались ровно половина-на-половину — возвращаться сюда 
или нет, но, несмотря ни на что, решили приехать на второй год. Мы подумали, 
что у нас было еще, что узнать об этой стране. После одного сезона в России нам