мог быть в такой роли. Ему, похоже, понравилось. Мне же понравилось, что этот 
парень смог согласиться на изменение своих обязанностей — стать для нас 
«энерджайзером» и принести дополнительную пользу в последней трети регулярки. 
Он добывал для нас шайбу; он вынуждал соперника ошибаться. Он не стал 
зарабатывать очков намного больше, но был полезен. Так что, я пытался вносить 
подобные изменения, и иногда они даже срабатывали.
Мой опыт из времен тренерской работы в Северной Америке говорит, что тренер 
всегда что-то, какую-то роль, «продает». Именно так Боб Джонсон, тренер из Зала 
Славы, описал нашу профессию. Он говорил: «Мы — торговцы. Именно так. Мы всегда 
что-то продаем своим хоккеистам». В России я понял, что мне не пришлось ничего 
продавать. Хоккеисты «купили» коллективный, командный подход. Здесь не звездная 
система, хотя в команде есть доля звездных игроков. Когда бы Малкин ни 
перегибал палку, его одноклубники вправляли ему мозги. Они говорили: «Слушай, 
мы играем все вместе». Мои ассистенты, особенно Виктор Королев, всегда находили 
время поговорить с Малкиным. Он говорил: «Уважай своих партнеров по команде». 
Под этим он имел в виду простое «делись с ними шайбой, и результат будет лучше».

Это подход, базирующийся преимущественно на коллективистской природе их 
общества. Они хотят, чтобы игра оставалась такой же, и я думаю, что она будет 
оставаться такой же, в России, во всяком случае. С годами я пришел к пониманию 
того, что культурно- социальные системы стран отражаются в их хоккейных 
культурах, так что лучше эти системы знать. Когда я работал тренером в Японии, 
например, уважение к старшим было настолько глубоким, что молодые хоккеисты 
старались не играть жестко против более возрастных из боязни обидеть старшего. 
Одной из самых трудных задач у меня там было убедить игроков оставлять, при 
выходе на лед, свои культурно-социальные условности за бортом. Им приходилось 
принимать новую для себя, соревновательную хоккейную культуру, где выживает 
самый подготовленный, независимо от возраста или старшинства. Это была одна из 
самых тяжелых задач.
В сердце российского хоккея лежит четко выраженное советское наследие. 
Хоккеисты находятся под столь же строгим надзором и контролем, как и в 
тихоновскую эру. Считается, что, если игрокам позволить думать самим за себя 
(контролировать свои программы общефизической готовности, например), командная 
дисциплина будет потеряна.
Руководители команды (тренеры, менеджеры и т. д.) не доверяют хоккеистам право 
принимать ответственность на себя. Игроки не научены думать, они научены 
выживать. Они взрослеют, но с ними продолжают обращаться, как с детьми. В своей 
книге Larionov Игорь Ларионов снова и снова подчеркивает это — элементарное 
отсутствие уважения к личности. Значение имеет только команда и ее общий успех.
Российские тренеры хорошо образованы и кажутся весьма цивилизованными, но они 
могут обращаться с хоккеистом грубо и иногда очень жестоко. Неоднократно я 
наблюдал, как в перерывах или на скамейке молодых хоккеистов ругают и распекают 
до точки, когда, казалось бы, они должны взорваться. Но этого никогда не 
происходило, и я часто удивлялся, почему они мирились с такими 
злоупотреблениями. Ответ: Россия, может быть, сегодня и демократия в теории, но 
ее руководители не умеют действовать демократическими методами. В Северной 
Америке мы считаем, что великие игроки рождаются с талантом, который нельзя 
уродовать, и который делает их великими. В России тренеры твердо верят, что 
великих игроков можно делать, и ключом к этому является обучение. Они считают, 
что в великих игроков вырастают те, у кого повышенная терпимость к 
тренировочным нагрузкам, кто может психологически справляться с объемами работы 
и стрессом лучше, чем средний хоккеист.
Мне было очень увлекательно наблюдать за детьми. В каждой возрастной группе я 
выделял пару игроков, которые становились для меня ориентирами при наблюдении 
командных тренировок. Обычно я отбирал одного из лучших, и одного из менее 
успешных хоккеистов и наблюдал, как они от месяца к месяцу развивались. Увидев, 
насколько целеустремленно и много они работают на тренировках, понимаешь, что 
рост их мастерства не обязан ничему иному, кроме большой и тяжелой работы.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы прийти к этому заключению, но, конце 
концов, меня осенило: да, они делают разнообразные упражнения и да, они растут 
несколько по-разному, но все это, преимущественно, косметические вещи. Что на 
самом деле видишь, так это то, что мальчишки становятся мастеровитыми 
хоккеистами через повторение и огромное количество времени на тренировках. Их 
подгоняют, но через какое-то время их не надо сильно подгонять — они уже сами 
гонятся.
Подозреваю, такой же подход практикуется и вне хоккейного мира — в гимнастике, 
балете, музыке. Когда видишь, откуда они берутся и как они живут — большинство 
в мрачных, без излишеств, спартанских условиях — начинаешь хорошо понимать, что 
есть российский спортсмен. Эти дети на своем пути проходят множество испытаний. 
Их подгоняют как спортсменов. Их подстегивают в школе. Они приходят домой и 
помогают своим мамам и папам по дому. У них нет всех этих игрушек и развлечений,
 которые есть у каждого ребенка в Северной Америке. Их жизни не легки. Поэтому, 
когда они чего-то добиваются, ты за них радуешься, потому что им пришлось 
упорно работать, чтобы достичь этого. Это не как у нас, где мама и папа носят 
твой хоккейный баул на каток и с катка, и, если ты хороший игрок, то все тебя 
одобрительно похлопывают по спине. Там, если ты хороший игрок и не отдал пас, — 
получишь ниже спины, и вовсе не одобрительно.
В целом, я стал очень уважать спортсменов в России и понимать, как тяжело, 
должно быть, приходилось предыдущим поколениям — третьякам, фетисовым и 
ларионовым. Они выступали за свои клубы в условиях той же системы и играли за