системе оценок, когда итоговое место пары определяла так называемая «сумма 
мест», нужно было заручиться поддержкой пяти судей из девяти. Получить 
большинство. Качество проката в этом случае автоматически отходило на второй 
план.

Это понимали все. «Передайте Линичук, что неприлично так часто появляться в 
Kiss&Cry
[1]
», – язвительно иронизировали иностранные журналисты. И наперебой цитировали 
фразу, которую якобы в кругу своих коллег произнес президент Международного 
союза конькобежцев (International Skating Union, ИСУ) Оттавио Чинкванта: «Если 
танцы когда-либо будут исключены из олимпийской программы, это произойдет 
только благодаря Линичук».

Не писать об этом было невозможно. И после одного из репортажей я приобрела в 
лице Натальи заклятого врага.
Столкновение, определившее наши отношения на много лет вперед, произошло в 
1995-м – на чемпионате Европы в Дортмунде. Репортаж с безобидной фразой о том, 
что на одной из тренировок Крылова (уже с Овсянниковым) упала при исполнения 
элемента, в котором (и в точно таком же падении) за год до этого сломала руку 
перед чемпионатом мира в японском Макухари, попался на глаза матери фигуристки. 
Она поняла его по-своему: что руку дочь сломала именно сейчас – в Дортмунде. 
Позвонила в Германию среди ночи, устроила тренеру истерику. И та, не 
удосужившись разобраться или хотя бы прочитать статью, набросилась на меня 
прямо на катке в присутствии довольно большого скопления людей:
– Я запрещаю тебе писать о моих спортсменах! Не смей вообще приближаться к ним!
Сцена выглядела настолько безобразной, но в то же время анекдотичной, что ответ 
вырвался сам собой:
– С таким же успехом, Наташа, я могу потребовать, чтобы ты перестала 
тренировать. Единственное, что могу пообещать тебе совершенно искренне, – что 
твоего имени в моей газете не будет больше никогда.
Карпоносов попытался сгладить ситуацию. Подошел ко мне чуть позже. Но время 
было выбрано на редкость неудачно: во мне, несмотря на внешнее спокойствие, все 
клокотало от ярости. Поэтому на его: «Понимаешь…» я непроизвольно окрысилась:
– Объясни своей жене, Гена, что я такая же олимпийская чемпионка, как и она. И 
неизвестно, кто из нас добился большего в своей профессии. И запомни: газета 
платит мне деньги не за то, что я пишу о фигурном катании. А за то, что я 
высказываю свою точку зрения на ваш вид спорта. Не нравится – не читай!
При всем при этом мое собственное отношение к Линичук было странным. 
Раздражение, порой доходящее до неприятия, каким-то удивительным образом 
сочеталось с чисто человеческой жалостью. В своем стремлении к вершине Наталья 
шла по чужим трупам точно так же, как до нее делали многие из великих 
предшественниц. Просто те были тоньше. Возможно – умнее. Умели просчитывать не 
только сиюминутные шаги, но и далеко идущие последствия. И всегда старались 
следовать негласному правилу: ни о каких закулисных махинациях не должны 
догадываться их спортсмены. Можно найти объяснения любому поражению. Но нет 
никаких шансов настроить человека на самопожертвование ради результата, если он 
знает, что соревновательный расклад проплачен заранее.
Впрочем, не думаю, что Линичук хоть сколько-нибудь волновало отношение к ней 
окружающих. В 1995-м она уже работала в США и имела все основания считать себя 
королевой: годом раньше Грищук и Платов выиграли Олимпиаду в Лиллехаммере, 
оставив позади первую пару страны – Усову и Жулина.



Глава 2
Жестокие танцы

…Слезы капали прямо в чашку с капучино. Оксана Грищук вздрагивала плечами и 
полуговорила-полушептала:
– Если понадобится, я буду ползать на коленях, но уговорю Наталью Владимировну 
не отказываться от нас, дать возможность подготовиться к Играм в Нагано. Я не 
хочу уходить!..
Днем раньше Грищук и Платов стали первыми на чемпионате мира-1995 в Бирмингеме. 
Сразу после этого чемпионы заявили о том, что уходят из любительского спорта.
– Только не пишите об этом. – Оксана умоляюще посмотрела ни диктофон. – Если 
напишете, нам будет просто некуда идти. – И она снова тихо заплакала…
Почему-то, периодически вспоминая о Грищук, давно ушедшей из любительского 
спорта, я как наяву вижу именно эту картину. Бирмингем, суперсовременный 
комплекс выставочного зала из стекла, бетона и пластика, просторный крытый 
переход из отеля на каток и маленькую девочку за столиком крохотного кафе, 
плачущую горькими слезами.
Возможно, тогда она была настоящей. А может быть, играла – как играла всю свою 
жизнь.
Дело было даже не в слезах. Я их видела немало. Помню, как, проиграв Грищук и 
Платову, билась в истерике в Лиллехаммере Майя Усова. Так же она плакала и в 
Альбервилле. Только ее обидчиками тогда были Климова и Пономаренко. Слезы 
Климовой я видела в 1991-м. Она плакала из-за Усовой. Из-за того, что их общий 
тренер – Дубова – стала уделять куда больше внимания Майе и Саше, дав понять 
остальным, что ее фаворитами стали именно они.